Первозданная (СИ) - "De Ojos Verdes"
Шагаю чисто на автомате, следуя за коллегами. Только у открытой двери обители юриспруденции, где и так уже столпилось достаточно народу, немного прихожу в себя и замечаю, что все это время сжимала в руках документы, прижав их к груди, будто защищаясь.
Вплываю в шумную галдящую толпу и рассматриваю ломящиеся от угощений и напитков столы. Если точнее — три рабочих стола соединены в одну линию от одной стены до другой. Сразу видно, человек щедрый, не поскупился. Все выглядит аппетитно. Поздравляем именинника и перекидываемся дежурными фразами с Элен, улыбающейся Гаюшей и другими девушками. После чего Андрэ учтиво протягивает мне наполненный бокал, касаясь моих пальцев, когда я забираю его.
И ничего. Я ничего не чувствую! Смотрит на меня многозначительно. С надеждой.
И в этот момент мое внимание привлекает высокий статный мужчина, входящий в помещение с телефоном у уха. Он хоть и разговаривает, но взор ледяных глаз направлен на нас.
А вот теперь ощутимо вздрагиваю. И отхожу в свободный угол импровизированной трапезы. Через минуту Адонц материализуется рядом со мной, встав во главе пиршества. Смотрю на него с подозрением.
Вот, серьезно? Нельзя было остаться на той стороне?
Ловит мой взгляд.
Нет, нельзя.
Шумная компания «толкает» тосты, и я пытаюсь сосредоточиться. А внутри все вопит от близости с ним. Я так понимаю, что это и есть озабоченность?
Дожидаюсь, пока очередь из желающих чокнуться закончится, после чего протягиваю к Андрэ бокал. Под характерный звон улыбаюсь ему. Сталкиваюсь в локте с параллельно вскинутой рукой стоящего рядом наглеца, который будто пытается меня собственнически оттянуть назад.
Раздраженно смотрю на него, пытаясь подавить готовые сорваться с языка колкости.
В голубых с серой поволокой глазах появляется странное выражение удовлетворения. Слегка приподнимает уголки губ в некой наглой ухмылке и произносит так, чтобы слышала только я:
— За тебя. За меня. За нас.
Отвожу взгляд и делаю крупный глоток шампанского, затем откладываю спиртное, к которому не питаю любви. И даже симпатии не питаю.
Мини-праздник набирает обороты, смех и шутки становятся все откровеннее. Я немного расслабляюсь и наслаждаюсь обстановкой. Люблю такие сборища, энергетику счастливых людей, источаемую ими радость…
Я спокойна ровно до того момента, как вдруг замечаю, что Адонц словно невзначай тянется к моему бокалу шампанского, будто перепутав со своим рядом стоящим коньяком, аккуратно берет его за ножку и поворачивает к себе ровно той стороной, которой недавно пила сама я.
Смотрим друг другу в глаза. Он пригубливает. Слегка зажимает край стекла ртом. Останавливается на секунду, смакуя оставленный мной след. И выпивает жидкость залпом, облизывает нижнюю губу.
Он выжмет тебя, Сатэ, заберет всё до последней капли, даже не сомневайся.
Я теряю дар речи от интимности его действия. Ощущаю, что меня начинает колотить. В растерянности оглядываю комнату, чтобы понять, заметил ли кто-нибудь…
И натыкаюсь на изучающий взгляд Гаи.
Тяжело вздыхаю. Так дальше не может продолжаться.
Я, правда, на грани.
Стремительно покидаю импровизированную вечеринку, молясь, чтобы Адонц за мной не пошел. Мне нужна тишина. Катастрофически.
В кабинете опускаясь на стул в прострации, цепляюсь взглядом за расставленные на столе листы, чтобы хоть на чем-то сфокусироваться и отвлечься от роя нещадно жалящих мыслей в голове. Там очень шумно, неимоверно тесно, поэтому мне кажется, череп просто треснет от такого давления.
Плохи наши дела. Очень плохи. Значит, даже здесь теперь больше не считается должным обременение себя какими-то отношениями, не говоря уже о браке, чтобы переспать с кем-то. Вот так цинично, без колебаний. Просто сказать «я хочу тебя», будто мы находимся в дешевом западном кино. И всё.
Я умом понимала, что наши девочки правы, мир давно слетел с катушек, понятия чести и достоинства, а также женского целомудрия практически стерлись из повседневности. Инстинкты правили балом, вынуждая людей жить как скот: обманывать, подставлять, льстить, предавать. И, конечно же, изменять и не отказывать себе в смене партнера. Ведь сейчас очень модно говорить, что чужое мнение ничего не значит, поэтому, и заморачиваться не стоит.
Умом понимала. А душа рвалась на части. Слишком больно признавать, что то ценное, чем раньше отличалась твоя родина, постепенно растрачивается. Над тобой смеются, узнавая, что в таком возрасте ты не желаешь чужих прикосновений, не считаешь это правильным и живешь по каким-то старомодным принципам.
А я не могла иначе.
Замираю на секунду при этой мысли, чувствуя некий ироничный голос изнутри.
«Да, не могла. Но до этого момента».
Ладони холодеют, становясь омерзительно липкими от страха.
«И чем ты теперь отличаешься, а? Просто раньше никто в тебе этих эмоций не вызывал, вот и всё».
Подношу трясущиеся пальцы к ушам, будто это мне поможет заглушить гадкий звук, вещавший правду.
Безбожно режущую меня на части правду.
Надрывно всхлипываю, осознавая — глупо отрицать, что этот мужчина действительно задел какие-то спящие струны во мне. Они не просто ожили, а начали цвести и благоухать, особенно в его присутствии. Затягивали в неведомую пучину, и я грязла в ней, словно стоя в самом беспощадном болоте. И это всего-то после одного прикосновения! Пусть и рокового… Не зря же меня швырнуло в другую реальность!
А потом его поцелуи…
Но я не хочу этого, когда его намерения ясны и озвучены. Я не умею играть в его игру!
«Не особо ты и сопротивлялась».
Да, глупо было не послать Адонца на все четыре стороны сразу. Но, во-первых, он застал меня врасплох, и я растерялась. А, во-вторых, я преимущественно из чувства собственного достоинства не могла оправдываться или убеждать Торгома в своей невинности, когда минутой ранее он «гарантировал исход» или когда позже накинулся на мои губы.
Что я должна была сделать? Дать пощечину, приправив ее банальщиной типа «Я не такая, я жду трамвая»? Тем паче, что мою реакцию на него Адонц считывал безошибочно. Всегда. Разве могу я с ним тягаться в этом плане?
Ощущение, что до этой минуты я не верила в реальность происходящего. И только сейчас отчетливо поняла, насколько серьезно он настроен. И, буду честна, меня это не только пугает, но и будоражит, вызывая запретные импульсы пойти до конца.
Погружаясь в свои мысли, кладу голову на спинку стула, обращая взгляд в потолок. И этот процесс самоанализа так затягивает меня, что я успеваю очнуться лишь в ту секунду, когда слышу щелчок замка.
— О, боже… — с жалобным стоном подношу ладони к лицу. — В жизни столько раз не оставалась запертой…
— Это для твоего же блага, чтобы не смутить тебя внезапным появлением посторонних.
— Лучше бы для моего блага Вы держались подальше…
Но уже поздно! Поздно!
Игнорируя мою просьбу, Адонц приближается ко мне и наклоняется. Но не пытается поцеловать, как раньше. Заглядывает в глаза, будто прямо в душу, обладая непозволительным влиянием над моим телом.
— Ты тоже устала, правда?
Веки опускаются, скрывая от него очевидный ответ.
Да. Очень. От себя устала. От запретных желаний, бьющих во мне током после его появления в моей размеренной жизни.
— Продолжишь сопротивляться неизбежному, тебе станет только хуже, поверь, — шепчет.
И я знаю, что этот возмутитель моего спокойствия прав.
— У меня есть условие. Просьба… — сообщаю со вздохом, окончательно уверившись в исходе событий.
— Что за условие? — немного отстраняется, увеличивая расстояние между нами.
Я выпрямляюсь и смотрю на него твердо:
— Уходите отсюда, то есть, из организации.
— По какой конкретной причине?
— У меня на то личные мотивы. Да и какая Вам разница. Это место для Вас капля в море. Вам не нужна эта должность. Вы многое сделали, этого достаточно. Вернитесь в свой бизнес.
