Первозданная (СИ) - "De Ojos Verdes"

— Спасибо, но я так не могу. Быть здесь без тебя для меня сродни предательству. Пожалуй, пора мне заняться вопросом ипотеки.

Откладываю чашку и вновь испытующе смотрю на подругу:

— Ты его так любишь?

Мари и не надо отвечать, все написано в ее глазах.

И я вспоминаю, как несколько месяцев назад нашла ее на полу в прихожей, словно котенок поджавшей и обхватившей ноги, и молча присела рядом, обняв за плечи. Стеклянный взгляд был обращен в пустоту, и она произнесла всего два слова: «Он женат».

Из жизнерадостной хохотушки она превратилась в угрюмое существо. И все после одной поездки полгода назад, где во время тура познакомилась с мужчиной, завоевавшим ее внимание. Да, подруга летала от счастья. На тот момент двадцатипятилетняя невинная девушка, никогда до этого не любившая, была уверена, что это тот самый…

Уродливая реальность вдребезги разбила ее ожидания, заставляя прогнуться под невыносимой тяжестью правды. А ведь Мари действительно успела полюбить. Горячо. Отчаянно. Будто это именно то, чего она ждала всю жизнь. Я даже завидовала ей, потому что никогда не испытывала такого.

Подруга была видной девушкой из обеспеченной семьи, знающей, как себя подать. Когда мы встретились в первый учебный день в университете, она буквально вцепилась в меня, радуясь, что нашла такую же умалишенную репатриантку, уговорившую родителей отпустить ее на родину. В отличие от меня самой, Мари имела собственную квартиру, купленную отцом для дочери-студентки, с восемнадцати лет жившей в Ереване. Правда, в том же доме двумя этажами ниже располагался ее двоюродный дяди с женой и тремя детьми. Без присмотра ее никто бы не оставил в другой стране, это даже смешно.

За период пятилетнего общения мы с ней часто ссорились, потому как обе были своенравными упрямицами, но тяга к веселью и юмор сглаживали эти углы. И мы так сдружились, что Мари предложила переехать к ней, видя, как я мучаюсь в доме родственников, которых явно стесняла. А снять отдельное жилье мне пока не позволяли финансы. Это было взаимовыгодно, поскольку готовить эта девчонка не любила от слова совсем, что с радостью спихнула на меня. Зато она сама была помешана на чистоте, и мне было приятно находиться на ее территории, ведь, ко всему прочему, я еще и очень брезглива.

Но приходится переворачивать эту радужную страницу своей жизни и снова терять дорого сердцу человека. До слез просто. Очень обидно за нее.

Да уж, такие истории далеко не редкость. Негодяи любят поразвлечься, строя из себя примерных семьянинов в обществе, а на деле оказываясь обыкновенными похотливыми кобелями. И моя мечтательная подруга попалась на удочку одного из них, пусть изначально и не знала о его статусе. И уже потом разрушала саму себя, не в состоянии противостоять чувствам.

И это самое трагичное — Мари жила уничтожающим ее ожиданием. Добровольно соглашалась на роль второго плана, зная, что поступает неправильно, практически вклиниваясь в чужую семью. И не могла говорить о том, что гложет, боясь осуждения, коего в ней самой было предостаточно. Видимо, оно и сподвигло на разрыв и отъезд.

— Обнимешь меня? — просит с грустью вместо ответа.

Не получается сдержать слезы. Затачиваю ее в кольцо своих рук и позволяю молча поплакать, чтобы хоть как-то облегчить душевные терзания.

Мне так жаль.

Но мы обе в том возрасте, когда ни советы, ни чужое мнение не имеют значения. Разговоры бессмысленны. Это твой выбор, твой опыт, твой крест.

— Давай хотя бы уедем в один день, ладно? Не оставляй меня одну наедине с этими мыслями, я сойду с ума.

— Хорошо, Мар. Ты только успокойся.

Я уступаю, хотя думала съехать уже завтра. Не люблю я эти прощания. Их непозволительно много в моей жизни.

В кармане вибрирует телефон. Аккуратно достаю, продолжая слабо укачивать свою драгоценную ношу.

«Все же динамишь? Не передумала?».

«Если бы. К сожалению, обстоятельства нам препятствуют, Торгом Ашотович. Я же объяснила».

«Скинешь адрес?».

«Проверяешь меня?».

«Хочу увидеть тебя. Сейчас».

Екает после этого сообщения. И я хочу.

«Себастия, 10. Только через полчаса. Там есть супермаркет, подождешь у входа, пожалуйста».

Мне больше не отвечают.

С нещадно бьющимся сердцем проживаю весь отрезок времени, успевая оторвать от себя подругу и удостовериться, что она в порядке. И когда приходит короткое смс «Спускайся», под предлогом похода в магазин напяливаю куртку и ботинки, направляясь на улицу.

В назначенном месте у какой-то дорогой на вид машины красуется Адонц, рассматривая вывеску. Меня только от его присутствия наполняет клокочущей адской смесью радости, страха и предвкушения.

Он оборачивается.

Замираем. Зависая, как всегда. Сейчас даже хуже.

— Трогать нельзя? — усмехается.

Качаю головой и молча прохожу к автомобилю, устраиваясь на переднем сидении пассажира. Торгом присаживается следом.

— Почему меня не покидает ощущение, что теперь я буду редко тебя видеть? — в его голосе звучит раздражение.

— Не могу знать, Адонц. Веяния твоего черного разума неподвластны моему уму, — провокационно улыбаюсь.

Упирается в меня серьезным взглядом, не разделяя веселья.

— До чего же всё же языкастая! Никакой субординации и манер в общении с мужчиной!

Почему-то начинаю злиться, не понимая его поведения. Приехал срывать на мне негатив из-за испорченного вечера?..

— Ну, простите. Куда нам до Вас! Я же из дырки в стене вылезла.

Изумленно хлопает ресницами, и это его потрясение неожиданно вызывает во мне истерический смех.

— Ты очень грубая девочка, знаешь? — более примирительно, качая головой в сокрушении.

— Догадываюсь.

Щелкает. По телу проходит озноб. Ну почему нам так тяжело общаться, не испытывая животного голода в прикосновении? Мне иногда хочется спросить, было ли у него так с другими, но волна протеста душит порыв на корню.

— Иди сюда, догадливая моя…

Севший голос Адонца гипнотизирует меня, но я не шевелюсь. И тогда он, тихо рыкнув из-за открытого неповиновения, сам сгребает в охапку моё обезумевшее тело.

Дурею от его запаха. Впервые меня обнимают так собственнически, давая возможность прильнуть к мужскому телу и пропитаться особой аурой. И это чертовски приятно. Глаза автоматически закрываются. Позволяю себе эту слабость ни о чем не думать.

— Мне не нравятся эти притяжательные местоимения, — шепчу ему в шею.

— Все претензии к русскому языку, — отвечает мне в макушку.

Мои гормоны разом затевают бунт, требуя большего. Те самые пресловутые инстинкты заставляют отстраниться, после чего я сама тянусь к его рту и медленно целую сначала нижнюю губу, затем верхнюю. По сравнению с тем, как жадно делает это обычно он, мои действия — само целомудрие.

Но обоих прошибает! Опять!

Ладони Адонца фиксируют моё лицо, нежно пленяя щеки. И теперь между нами разгорается настоящее безумие. Неистовые прикосновения языков, готовых поглотить друг друга, вот-вот приведут к черте дозволенного. Чувствую, как его руки опускаются на мои ягодицы, рывком притягивая к себе.

Трезвею, когда ощущаю твердую выпуклость, обжегшую бедро. В ужасе отскакиваю. И ловлю затуманенный взгляд Адонца, который не догадывается, что меня спугнула эта интимная близость.

— Мне надо идти…

Сейчас его глаза больше напоминают хром, я будто слышу скрежет металла, когда он сужает их в осуждении.

— Возьми цветы, — указывает вправо.

Я медленно поворачиваю голову и застываю в восторге, разглядывая увесистый букет нежно-розовых пионов. И как не заметила сразу? Ведь и запах стоит соответствующий.

— Не могу, — получается как-то сипло после губительного поцелуя, — прости. Жаль. Они очень красивые.

— И почему ты такая сложная, Сатэ? — взбешенно.

Не хочу уходить на этой ноте, поэтому снова подаюсь вперед и оставляю на его губах легкий прощальный поцелуй.

Адонц, явно ошалевший от второй моей инициативы за последние пять минут, молча буравит потемневшим взором.