Салли Боумен - Темный ангел
– Это нечестно! – завопил Стини. – Терпеть не могу, когда ты так говоришь. Ты такой мрачный, когда говоришь: я пытаюсь! я экономлю! я стараюсь! Если бы папа лучше вел дела, все было бы в порядке. Хотел бы знать, куда девалась половина денег? Мама всегда говорила… – У Стини на высокой ноте прервался голос. У него перехватило горло. Из глаз неожиданно хлынули слезы. Они избороздили его напудренные щеки. – Посмотри, что ты наделал! Ты заставил меня расплакаться. О, черт…
– Ты вообще очень легко плачешь, Стини. Как всегда.
– Я сам знаю. И ничего не могу сделать. – Стини высморкался. Он вытер глаза. И с достоинством посмотрел на Окленда и Фредди. – Таково свойство моей натуры – плакать. Когда люди ко мне плохо относятся, я плачу. Это не имеет ничего общего с моим старанием держаться, как подобает, я плачу из-за роз и той идиллии, которая никогда уже…
– И по себе, Стини, – не забывай этого.
– Ну ладно, пусть и по себе. Я знаю, что мне свойственны слабости, о, далеко не сладко жить на деньги, которые тебе отправляют как подаяние…
– Стини, ты просто невозможен. – У Окленда смягчился голос. Он слегка повел плечами, как бы сбрасывая последние остатки гнева. Он отвернулся. – Нам лучше возвращаться. Нет смысла спорить. И еще: через минуту окончательно стемнеет.
– Ты сказал, что я все забываю, – заторопившись за ним, Стини ухватил Окленда за руку. – Продолжай же. Скажи, что я идиот, порхаю, словно бесполезная светская бабочка, что я эгоистичен и вообще невозможен, – но и что ты прощаешь меня.
– Ты как прыщ на заднице.
– И к тому же твой брат…
– Ох, да ладно, – вздохнул Окленд. – Ты и прыщ, ты и мой брат. И я прощаю тебя. Почему бы и нет?
– Скажи еще что-нибудь приятное. – Стини обнял Окленда. – Скажи… ну, я не знаю. Скажи, что тебе нравятся мои перчатки.
– Стини, я не умею врать. Твои перчатки просто ужасны.
– Вот так-то лучше, – чирикнул Стини. – Теперь я развеселился. Давай ты, Фредди. Глянь, как мы втроем шагаем в ногу! Три брата! Разве это не прекрасно? – Повернувшись, он насмешливо посмотрел на них. – Как вы думаете, чем мы будем заниматься? Вернемся домой к чаю – или поговорим о Москве?
Театральные вкусы Фредди не простирались дальше Чехова. Он не собирался вдаваться в их подробности, но, поняв, что ссора сошла на нет и все наладилось, начал улыбаться и насвистывать. Ссор он не любил, его куда больше занимал вопрос о чаепитии.
– Пройдем через лес? – предложил он, когда они вышли на развилку дорожек. – Так быстрее – мимо поляны. Пошли? Я проголодался.
И тут, к его удивлению, и Стини, и Окленд замялись.
– Быстрее тут ненамного… – начал Окленд.
– Еще как. Минут на десять сократим. В чем дело? – Фредди не мог понять, что происходит.
– Ничего. – Окленд продолжал медлить. – Ничего особенного. Просто я не привык ходить этим путем…
– Из-за мстительного призрака Шоукросса! – Стини как-то нервно хихикнул. – Я ненавижу этот путь. И никогда не буду им пользоваться. Я жуткий трус – особенно когда темно. А эта часть леса какая-то страшная.
– Не смешите. – Фредди двинулся по тропке. Он уже предвкушал вкус сдобных пышек. Жар камина. Чай. Может, торт. – Ради Бога, что с вами делается? Я не верю ни в какие призраки, как и вы сами. Давайте поспешим.
Он пошел по тропке в сторону поляны. Окленд неохотно последовал за ним. Стини издал еще один вопль, который заставил Фредди подпрыгнуть.
– Подождите меня! – крикнул Стини. – Подождите меня!
Когда они добрались до полянки, на которой Шоукросс попал в капкан, все они – не сговариваясь – замедлили шаги. В середине поляны они остановились.
– Понимаете, что я имел в виду? – Стини не отрывал взгляда от кустов. – Там жуть какая-то. У меня мурашки по коже бегут.
Он вытащил из кармана серебряную, изогнутую по форме бедра фляжку. И сделал из нее основательный глоток. Потом предложил ее Окленду, который отказался, помотав головой, а потом Фредди, который тоже сделал глоток.
Бренди согрел им желудок, и по телу разлилось приятное тепло. Фредди вернул фляжку. Он осмотрелся вокруг.
Как ни смешно, но Фредди понял, что Стини был прав. В сумерках деревья и кусты, казалось, сгрудились воедино. На фоне темнеющего неба вырисовывались скрюченные очертания веток. Палая листва сухо и мрачно шуршала под ногами, а кусты угрожающе топорщились им навстречу. Фредди вгляделся в них. Он попытался прикинуть, где на самом деле был установлен тот самый капкан.
Наверно, вон там, подумал он, вон в том подлеске. Он поежился. Когда Стини опять протянул ему фляжку, он решительно сделал второй глоток и взглянул на братьев. Окленд неотрывно смотрел в сторону подлеска. Его лицо выглядело словно высеченным из камня.
– Это было вон там.
Окленд так неожиданно подал голос, что Фредди чуть не подпрыгнул. Он показал на сплетение веток.
– Именно там.
– Ты уверен? – посмотрел в ту же сторону и Стини.
– Да. Как раз справа от тропы.
– Откуда ты это знаешь?
У Стини был резкий голос. Окленд, пожав плечами, отвернулся.
– Эту штуку должны были убрать – потом.
– Я думал, что это сделал Каттермол.
– Я пришел вместе с ним. И с другими. – У Окленда был хриплый, напряженный голос. – Я забыл, с кем. Кто-то из братьев Хеннеси, кажется.
– Хм… Какой ужас! – Стини поежился. Он не отрываясь смотрел на то место, на которое показал Окленд.
– Да, вот тут и было. Лужа крови. Одежда вся изодрана. Прогулка ему досталась не из приятных.
Окленд отошел на несколько шагов. Он стоял спиной к братьям. Снова наступило молчание. Когда они оказались на этом месте, Фредди почувствовал, что оно обладает какой-то властью над ними. Никто из них не собирался останавливаться, но, остановившись, они не могли сдвинуться с места. Фредди стал убеждать сам себя, что в яркий солнечный день это место отнюдь не кажется таким ужасным. Оно наводит ужас в сгущающихся сумерках. Он сказал, но в голосе у него просквозила предательская слабость:
– Давайте возвращаться.
– Ты помнишь, что сказала мама – когда она умирала?
Вопрос задал Стини. Казалось, он даже не услышал предложения Фредди. Он смотрел лишь на Окленда.
– Да. Помню, – коротко ответил Окленд.
– Что помнишь? – спросил Фредди.
Он был тогда в Южной Америке, летал, развозя почту. Гвен болела недолго. Фредди, который слишком поздно получил сообщение, прибыл в Винтеркомб на следующий день после ее кончины. Это была его неизбывная боль, которая продолжала жить в нем: Стини и Окленд были с Гвен; Джейн была рядом; только он оставил ее.
Фредди переводил взгляд с брата на брата; он жалобно, ничего не понимая, смотрел на окружающие заросли. В его собственных отношениях с матерью была незаживающая рана, которая спустя много лет и поспособствовала ее смерти. Она так и не зажила. Он так бы хотел сказать матери, умиравшей на своем ложе, как он любит ее. Да, он бы сказал ей эти слова.
