Уильям Голдмен - Дело в том, что...
Позже, лежа в темноте, Эймос был готов к небольшому действию. Он слышал ровное дыхание Лайлы, но считал, что она притворяется. Пока не дотронулся и не убедился в обратном. Он всегда плохо спал. А после той дикой сцены в Лондоне вообще страдал бессонницей. Он никогда не мог понять раньше, еще в бытность холостяком, как ему удалось завоевать сердце Лайлы, так же, как теперь не мог понять, почему ее теряет.
«Ты могла хотя бы пожелать спокойной ночи», – пробормотал он.
Дотянулся до коленных чашечек и начал музицировать.
* * *На следующее утро ровно в десять Нино ждал их около своего «мерседеса».
– Куда едем? – спросил Эймос, когда они сели в машину.
– Я хочу сделать вам предложение, – ответил Нино, – устроить вам сюрприз. Показать место, о котором вы никогда не слышали. Может быть, оно вам покажется потрясающим? Мой подарок для вас в честь вашей песни. Хотите поехать туда?
– А куда? – спросил Эймос. Лайла покачала головой:
– Ты нетерпелив, похож сейчас на Джессику. Она совсем не умеет хранить тайны. Какой же будет сюрприз, если он скажет? Вези нас, Нино.
– Хорошо, хорошо, хорошо. – Эймос откинулся на спинку сиденья. – Нино, мы в твоих руках. – И улыбнулся очень широко, потому что ненавидел сюрпризы, они пугали его всегда. Всегда.
Нино тронул с места, и они поехали.
– Вот это я называю сервис, а, Лайла?
Лайла внимательно на него посмотрела.
– Что ты так на меня смотришь?
Она ответила очень тихо:
– Когда ты говоришь таким тоном, я не знаю точно, о чем ты думаешь, но знаю наверняка, что ты говоришь совсем не то, что думаешь.
– Хочешь меня обидеть? Ты ведь знаешь как меня раздражает, когда ты строишь из себя ясновидящую.
Ее голос упал до шепота.
– Не надо все портить.
– Что? – Он тоже перешел на шепот.
– Он так хочет нас удивить, не порти все, Эймос.
– О, ради бога. – Он отвернулся и начал смотреть в окно. «Мерседес» следовал по улицам Рима. Эймос сидел спокойно и молчал столько, сколько мог выдержать.
– Нино?
– Да, мистер Композитор?
– Мы, наверно, скоро приедем?
– Это за городом, – ответил Нино. – Разве я не сказал вам?
– Нет. Но это не имеет значения.
Он опять улыбнулся, проклиная свою паранойю. Из головы не выходило, что они едут в незнакомое место с устрашающего вида человеком, тоже незнакомым, и если что-то случится, то никто не будет знать, где их искать; о бумажнике, выпирающем из внутреннего кармана пиджака, где лежат две тысячи долларов и чеки; о том, что можно будет вложить сразу очень большую сумму за «мерседес»… Вдруг вспомнил странное выражение, промелькнувшее вчера по лицу со шрамом, когда он заговорил о деньгах. И слова гиганта: «Меня не волнуют деньги, мистер Композитор». И впервые, когда машина уже выехала из города, подумал о происхождении страшного шрама на лице Нино.
Они проехали по главной дороге несколько миль, потом повернули направо на пыльную проселочную и так доехали до небольшой невзрачной деревушки.
– Что за живописное место! – иронически воскликнул Эймос. – Не хочешь сделать снимки, Лайла?
– Нет, не хочу.
Эймос хотел было остановить машину, но последовал резкий поворот налево, на еще более узкую проселочную дорогу, и безобразная деревушка осталась позади.
– Такое место, – сказал Нино и, не оборачиваясь, указал назад в сторону деревушки, – называется у вас захолустье, – и обернулся, улыбаясь, но Эймос теперь видел только ужасный шрам. – Правильно я выразился по-английски, мистер Композитор? Мой английский еще более потрясающий, чем вчера, верно? Говорите правду.
– Верно, Нино, – поддакнула Лайла. – Ты говоришь замечательно, Нино.
– Потому что я учил его в Америке.
– А когда ты был в Америке?
– С сорок второго по сорок шестой, – и опять обернулся с улыбкой, – я был пленным во время войны.
Когда Нино снова повернулся лицом к дороге, Эймос хотел незаметно от шофера привлечь внимание Лайлы, но она, не обращая внимания на его знаки, наклонилась вперед и, положив локти на спинку переднего сиденья, заговорила с Нино.
– Правда? Расскажи об этом.
Нино потрогал свой шрам:
– Вы видели это.
– А откуда это? – быстро спросил Эймос. – О, как смешно, часто не замечаешь некоторые вещи, пока на них не укажут.
– Да, это не было потрясающе, когда я его заполучил. Африка. Долго валялся в госпиталях. Потом, Америка. Сначала Техас. Техас тоже не потрясающе. Потом, после Техаса, Сан-Франциско. Два года, почти три. Механиком. Работал по ремонту легковых и грузовиков. Там и научился языку.
– К тебе хорошо относились?
– В Америке? Некоторые. Ведь шла война, вы понимаете.
Они теперь карабкались вверх по остаткам дороги, кругом ни души. Он ненавидит американцев, понял Эймос. Четыре года он терпел поганое отношение и теперь…
– Мистер Композитор?
– Что такое? Что? – Видимо, тон был таким, что Лайла снова на него внимательно посмотрела. Он хотел объяснить, делая знаки глазами. Но она не поняла или не хотела понять. А ведь недавно она читала его мысли, читала, когда ее не просили, а теперь, когда он нуждался в ее помощи, лишь взглянула и снова отвернулась, глядя вперед в окно.
Земля летела из-под колес, они продолжали подъем.
– А если вы больше ничего не напишете, кроме этой песни, можете вы больше не работать?
– Ты имеешь в виду, много ли денег я зарабатываю? На самом деле немного. Во-первых, мой издатель забирает… – Он вдруг замолчал, потому что Лайла повернулась и снова внимательно на него смотрела, и этот взгляд ему не нравился..
– Всегда мечтал о таком – заработать столько denaro, чтобы больше ничего не делать.
Лайла спросила:
– А чем бы ты хотел заняться, когда не будешь работать?
Эймос прищелкнул пальцами:
– Лайла, Лайла, послушай секундочку, знаешь, что я сделал? Я оставил все деньги в отеле, представляешь, как глупо!
– О чем ты говоришь?
– Наши деньги. Я говорю, что оставил все наши деньги в номере, как тебе это нравится?
– Эймос, они у тебя в бумажнике.
– Верно. И я забыл бумажник…
– Эймос, я вижу, как оттопыривается карман. – Она дотронулась до кармана. Он схватил ее руку.
– Другой бумажник, Лайла. Тот, в котором я держу все деньги… А этот…
– У тебя только один…
– У нас нет денег, Лайла. С собой. Запомни это. Ни лиры, ни су. Поэтому, если что-то с нами случится, мы не сможем заплатить…
– О боже мой! – Она отсела подальше от Эймоса, вырвав руку.
И вдруг прошептала: – Ты безнадежен, Эймос. Все бесполезно.
– Если бы я закончил работать? – Нино указал вперед, – я бы вернулся домой.
Эймос взглянул вперед и вдруг увидел прямо перед собой вздымавшуюся скалу, огромный скалистый холм, на нем виднелись разрушения – следы безжалостного времени, а на самом верху приткнулась странная деревушка, все дома высечены в камне, такого же цвета, как весь холм, виднелись лишь узкие маленькие окна, невозможно было заметить, где один дом кончается и начинается другой. Захватило дух, по-своему зрелище было настолько величественным, что не уступало впечатлению от собора Святого Павла.
