Дженис Каплан - Я прекрасна!
— Значит, теперь я могу считать? — радуется сын. — Тридцать, тридцать три, тридцать шесть, тридцать девять, сорок два…
Не важно, сколько времени потребуется Дилану, чтобы добраться до трехсот. Его жизнь по крайней мере я еще не разрушила.
Когда час спустя я приезжаю в больницу к Берни, мне приходится пробираться между корзин с цветами и тремя огромными апельсиновыми деревьями. Под потолком болтается столько воздушных шариков, что кажется, будто я забрела в универмаг «Мейси» на парад в честь Дня благодарения. В углу продолжает нести свою вахту барабанщик, хотя теперь он играет на синтезаторе и примитивные первобытные ритмы уступили место приятным мелодиям.
Эйден держит обоих малышей и раскачивается под музыку. Как ни странно, дети не плачут под великие хиты Нила Седака, а, наоборот, удовлетворенно кряхтят. Бедняжки! Став взрослыми, они никогда не смогут понять, почему им так нравится ездить в лифтах.
— Какие они хорошенькие, — улыбаюсь я, разглядывая маленькие сонные мордашки. — На кого они похожи?
— Робби Уильямс, — доносится с кровати слабый голос Берни.
Я снова с удивлением смотрю на новорожденных и, подняв крошечный рукавчик у одного из них, осторожно провожу пальцем по мягкой, гладкой ручке. Ничего подобного: волос нет, пот не льется по лицу малыша, и он не сыплет шутками с маниакальным упорством.
— Честно говоря, не вижу никакого сходства.
— Нет, конечно. Робби Уильямс прислал три апельсиновых дерева, — говорит Берни, которая, видимо, не расслышала мой вопрос за аккордами песни «Любовь удержит нас рядом». — Правда, он молодец? Я так люблю Робина. — Она искоса смотрит на Эйдена. — Может быть, назовем в его честь одного из малышей?
— Мы можем их обоих назвать Робин, — отзывается Эйден. — Робин — девочку, а с двумя «б» — мальчика.
— Или наоборот, — делает встречное предложение Берни.
Эйден вздыхает и поворачивается ко мне.
— Мы не может договориться по поводу имен, — поясняет он, как будто я еще не догадалась. — Просмотрели шесть книг, включая телефонный справочник Манхэттена, и ни одно нам не нравится. Наверное, придется остановиться на рабочих названиях: проект «Малыш номер один» и проект «Малыш номер два».
— Это лучше, чем Ганнибал и Кларисса!
— «Молчание ягнят» — замечательный! фильм. — Эйден явно раздосадован. — Один из моих любимых.
Хорошо, что он не является поклонником Джима Кэрри. Мне бы не хотелось, чтобы близнецов звали Тупой и Еще Тупее.
Даю палец одному из младенцев и, как и все в подобной ситуации, изумляюсь, когда он (или она?) крепко его стискивает. Протягиваю палец второму, и он хватает меня так же сильно. Удивительно, как эти крошки, каждая весом менее шести фунтов, могут завладеть вниманием всех присутствующих. Да и всей жизнью тоже!
— Может быть, назвать их Бен и Джерри? — предлагаю я. — Возможно, тогда они на всю жизнь будут обеспечены бесплатным мороженым от тезки-производителя?
— Если нам нужны подарки, тогда стоит остановиться на Мерседес и Бенц, — замечает Эйден.
— А мне нравится, — говорит Берни, размышляя, какие дивиденды можно было бы получить с этого. — Даже если нам не пришлют новые автомобили, по крайней мере, один из детей мог бы стать рэппером по имени Бен-Ц.
В этот момент мне начинает казаться, что проект «Малыш номер один» и проект «Малыш номер два» не такие уж безнадежные.
Но тут в палату входит врач. На его лице хирургическая маска. Он высокого роста, и голос у него громкий. Знакомый мне голос.
— Как поживают самые замечательные малыши на свете? — участливо осведомляется он, достает цифровой фотоаппарат и начинает щелкать. Потом хватает меня за талию и кружит в диком танце. — Мы сделали это! Отличная команда, что скажешь?
Керк! Это он! Словно сошел с экрана телевизора.
— Я со съемок! — Он сдирает маску и обнимает Берни. Потом возвращается к двери и втягивает в палату две огромные мягкие игрушки. Таких больших я и не видела!
— Какой прекрасный подарок! — осторожно произносит Берни, с беспокойством разглядывая подношение. Девять месяцев, во время которых она прикладывала все усилия, чтобы беременность протекала идеально, закончились, но на смену пришел новый материнский страх. Каждый плюшевый мишка в глазах Берни теперь представляет угрозу для младенцев. Безопасен ли наполнитель? Огнестойкий ли мех? Хорошо ли пришиты глаза-пуговицы, и не смогут ли дети их проглотить? Пуговицы вообще сейчас больше всего пугают Берни. Еще месяц назад она отказалась от нормальных блузок и заказала у Шанель с десяток на липучках.
Подарок Керка напоминает мне о том, что я тоже кое-что принесла подруге. Я достаю нарядную коробочку и ставлю ее рядом с Берни.
— Шоколадные трюфели!
— Ух ты, как здорово! — Берни кладет в рот конфету, на секунду замирает и расплывается в улыбке.
— Три разных вкуса, — с гордостью говорю я. — Готовила сама! Рецепт проверяла несколько недель.
— Эйден, дорогой, иди попробуй. Я никогда не ела ничего подобного, — зовет Берни.
С малышами на руках подходит Эйден. Выставив вперед ногу, чтобы придержать ребенка, он осторожно пытается взять конфету. Но у него ничего не получается. Он прилаживается, чтобы поудобнее взять детей, — опускает одного, поднимает другого, — но цель от этого не становится ближе.
— Положи Малыша номер один, — приходит на помощь Берни.
— Я уже полчаса хочу это сделать, — уныло сообщает Эйден. — Только не могу сообразить как.
Мы с Керком подходим и забираем желтые свертки из ослабевших рук Эйдена.
— Правда, они ужасно забавные? — улыбается мне Керк, покачивая малыша.
— Забавные! — Я вся сияю, баюкая своего. Поскольку дети завернуты в желтые одеяльца, а не в голубое и розовое, приходится употреблять множественное число. Берни намерена вырастить политкорректных детей, а не женофобов и поборников равноправия. Она хочет, чтобы они были свободными и не ограниченными никакими стереотипами. Это хорошая идея, и ее вполне можно пытаться осуществить, по крайней мере до тех пор, пока малыши не увидят рекламу игрушек компании «Маттел».
Эйден смеется и плюхается на кровать рядом с Берни.
— Смотри, какие у нас замечательные друзья — Керк и Сара, — говорит он, устраиваясь поудобнее рядом с женой. — Может быть, попросим их стать нашими крестными?
— Я бы с удовольствием, — говорю я, пьянея от сладкого запаха младенца, с которым не сравнится никакой «Белый лен». — Это могло бы стать некоторой компенсацией за подростка, живущего со мной в одном доме.
Керк делает шаг назад и оценивающе смотрит на меня:
