Мейвис Чик - Антракт
— Мне действительно очень жаль, что она испорчена, — проговорила я, чувствуя себя слишком уставшей, чтобы проявить вежливость и поинтересоваться, не нужно ли заменить экземпляр.
— Что ты о ней думаешь? — Он напряженно смотрел на меня.
— То же, что и обо всех произведениях Лоуренса.
— И что именно? — Робин придвинулся ко мне, несмотря на то что вокруг нас в облаке сигаретного дыма стояли коллеги.
— Что его отношение к сексу — скучное морализаторство.
— Я могу прийти снова?
— Нет.
— Осенью я, вероятно, уеду в Канаду, преподавать. А кто-то из канадской школы будет работать у нас. Я мог бы отправиться туда и раньше, если только здесь меня ничто не задержит… — Он произнес эти слова с тоской. — Провести там часть летних каникул. — Будь он щенком, сидел бы с высунутым языком.
— Вот и хорошо.
— Зайду навестить тебя перед отъездом?
— Не стоит.
— Джоан, ты слишком холодна. Просто дружеский визит. Пожалуйста?
— Нет.
Он все же зашел, но на этот раз я была осторожна и сначала посмотрела в окно. Робин отлично выглядел. Стоя на пороге моего дома и опершись мускулистой рукой о стену, он жал пальцем на кнопку звонка. Звука я практически не слышала, и не имело значения, как долго он звонил, потому что нарушить мою неприкосновенность теперь было практически невозможно. Робин снаружи, а я внутри — мне нравилось разглядывать его, будто обрамленного ветвями жимолости. Он был удивительно настойчив: казалось, ритмичные звонки будут продолжаться бесконечно. Неожиданно, к моему глубокому разочарованию, на дорожке своего сада возникла Мод Монтгомери и с любопытством посмотрела на Робина. Я слышала, как она предложила свою помощь, а он ответил, что ждет, когда я открою дверь. Мод не уходила, делая вид, что занята кустом лаванды, и Робин, естественно, почувствовал неловкость, еще раз нажал на кнопку звонка, после чего признал свое поражение и вышел за калитку. Бросив в сторону дома страстный взгляд — он не сомневался, что я внутри, — сел на велосипед и укатил. Это было в середине августа.
Робин прислал мне авиапочтой несколько писем на тонкой бумаге, обратный адрес был жирно подчеркнут черными чернилами. Он плыл в Канаду на корабле и думал обо мне, опершись на поручни и глядя в море. Очень романтично. Позже он написал, что школа оказалась просто отличной, что именно таким должно быть образование, если на него выделяются средства. А еще он очень хотел бы получить от меня ответ. «Ты мучаешь меня, — писал Робин, — и я не понимаю почему». Стиль его письма немного напомнил мне Лоуренса. Если бы я ответила, то, возможно, поздравила бы его с этим.
Итак, приношу свои извинения Робину за то, что так и не откликнулась.
Но у Джека просить прощения я не собираюсь. Каждый раз, когда он звонил, я спокойно вешала трубку. Отрицательно качала головой, когда он внезапно появлялся с цветами, шампанским или устраивал на пороге экспрессивные сцены. Можно считать, что Мод Монтгомери очень повезло, но даже она в итоге перестала проявлять любопытство; визиты Джека стали досаждать ей, потому что мой бывший супруг приходил слишком часто и вел себя очень шумно. Даже странно, насколько сильно злился Джек, я же сохраняла абсолютное спокойствие и холодность. Попытки вторжения лишь слегка раздражали меня. После одного особо громкого обмена мнениями с Мод, когда соседка, что вполне понятно, попросила его не шуметь так сильно и уйти, он все же удалился. Но только для того, чтобы начать почтовую кампанию: письма с предложениями обратиться к психиатру (они очень меня забавляли, ведь я была холодна и спокойна, а вот его несчастное эго сходило с ума). Посылки с книгами — в основном о женщинах, переживающих стресс; книги у порога — в основном о мужчинах, переживающих стресс. Однажды он даже оставил мне записку о том, что работает над фильмом об абортах для Би-би-си-2. Кассету с этим фильмом я, конечно же, получила позже тем летом, он был в основном о психологии женщин, переживающих стресс после аборта. После этого наступила тишина. Я решила, что Джек встретил кого-нибудь во время работы над этим фильмом — даму, которая строила новые любовные отношения поверх опустошенного чрева. Как бы там ни было, моя жизнь потекла очень спокойно. Робин был в Канаде, с Джеком покончено, родители в состоянии ожидания, Фред и Джеральдина в Италии, — я наконец смогла снова погрузиться в спокойное отрешенное состояние. И даже решила немного пожалеть себя. «А почему бы и нет?» — думала я. Откуда взялось глупое утверждение, что это не приносит пользы? Возможно, это одно из ложных викторианских убеждений, вновь появившееся в нашей жизни из-за популяризации моральных принципов бедняков. Конечно же, жалеть себя полезно. Кто может сделать это лучше и окажется более понимающим, чем ты сам? В чем превосходство морализирующей части общества, если время от времени эти люди смотрят на нас с деревьев и советуют: «Выше голову! Гляди веселей!»? О нет, можете вручить мне «Оскар» — где печаль, там и святая земля.
И я действительно ощущала святость и чистоту в своем холодном невинном существовании. Никто не мог дотронуться до меня, и у меня не было желания прикасаться к другим людям. Это было красивое высокомерие. Я снова парила над миром — ледяная богиня, луч чистого холодного света — эфемерная, одинокая, эмоционально неприступная.
Или мне так казалось.
Часть вторая
Ледяные девушки,
Прекрасные девушки,
Они замерзли, не успев пустить ростки.
Чистые, как надлежит быть всем святым,
От червей, копошащихся в земле.
Глава 1
Вопреки распространенному мнению родители иногда все же проявляют сообразительность. К концу осени мама определенно начала что-то подозревать. И я согласилась приехать к ним на Рождество.
Стояла замечательная погода. Все засыпало снегом, это совершенно отвечало моему настроению, и, когда подошел день отъезда на холодный север, мне пришлось признать, что отправляюсь я туда с удовольствием. И вовсе не потому, что я нуждалась в утешении со стороны семьи или рождественской елке, а скорее из-за сезонного увеличения «социального бремени». Вы можете избегать общения и прятаться от других до определенного момента, который отмечен на календаре, но, когда наступает сезон добрых намерений, уединиться становится сложнее. Добросердечная Марджери к концу четверти снова изменила свое мнение обо мне и настаивала, чтобы я присоединилась к коллегам за ленчем с рождественской индейкой.
