Марти Леймбах - Умереть молодым
Отец Виктора, видимо, весьма неуклюже взялся за воспитание своего сына, старался чем-то заинтересовать Виктора: домом, деньгами, приемами, на которые их охотно приглашали. Пытался свести его с нужными людьми в Бостоне, Маблхеде, Хингаме. При таких связях Виктор, где бы он не жил, не чувствовал бы себя оторванным от общества. Мистер Геддес в своих усилиях дошел до того, что забирался даже в гардеробную Виктора и рылся в его вещах, чтобы узнать, что нужно купить сыну. Мистер Геддес не желал считаться с тем, что самой большой любовью Виктора были книги, в которых сам мистер Геддес не разбирался, а поэтому покупал не то, что нужно.
– Ты не представляешь, какие это были мучения, – рассказывал Виктор. – Отец смотрел на меня с такой жалостью, что нетрудно было догадаться, о чем он думает. Он выискивал во мне признаки прогрессирующей болезни. Смотрел на меня с таким видом, словно боялся, что меня сию секунду вывернет наизнанку. Это было ужасно утомительно, и постепенно я стал отдаляться от него. Не мог больше его видеть. Наше бегство от общества не было чем-то спонтанным. Отчуждение накапливалось постепенно и началось давно. Отец требовал от меня безоговорочного подчинения, прямо как сержант, который дерет с солдат три шкуры; он заставлял меня продолжать лечение. Если я всерьез намеревался порвать со всем этим, необходимо было навсегда изгнать его из своей жизни.
Мы сидели у костра, который разожгли на песке, в свитерах и джинсах, ели жареных цыплят и бросали кости в огонь. Это была прекрасная ночь, нежный ветерок раздувал огонь, и пламя костра столбом поднималось к небу. Мы с Виктором не обсуждали всерьез какие-то проблемы, просто он рассказывал мне о старинном трехэтажном особняке из песчаника, в котором прошло его детство, об унылых комнатах, чердаке, где, казалось, обитали духи предков и хранились реликвии, оставшиеся в наследство от тех, кто жил в этом доме десятилетия назад. Я смотрела в огонь костра и видела короткие дубовые столики, на которые можно поставить только вазу с цветами или тусклую масляную лампу. Видела маленького Виктора: вот он ползает в столовой под причудливо изогнутыми ножками буфетов и стульев, вывезенных из Англии. Вот стоит, прижавшись лицом к витражу, на окнах – кружевные занавески, потускневшие от времени, на полу – потертые ковры. Вот Виктор, не в силах дотянуться до горки с кобальтовым фарфором, привстал на цыпочки, вытянувшись стрункой, и сам напоминает собачку стаффордширского фарфора, а его мать объясняет ему разницу между десертными и обеденными тарелками, показывает бокалы для воды, кофейные чашечки, – изысканные вещицы, передающиеся по наследству из поколения в поколение. Ясно слышу ее легкий смех; как у многих англичанок, лицо ее покрыто веснушками, которые унаследовал от нее Виктор. Вот она, прищурившись, рассматривает на свет хрустальные бокалы, отыскивая на них пятна.
Представляла я и мистера Геддеса, брошенного своим сыном; вот он бродит по пустым комнатам, где на столах лежит толстый слой пыли, и сердится на то, что у его сына неизлечимая болезнь крови. Думала о том, что его отец «вычеркнут из списков», как выразился Виктор, и смотрела на чернильно-черное море. Набегающие волны неизменно и неустанно уносили мало-помалу в море прибрежный песок, и так все, абсолютно все, даже наш счастливый костер, исчезнет, не оставив следа.
– Люблю слушать твои рассказы, – сказала я Виктору. Я сидела, прислонившись к нему, и затылком ощущала ворс его свитера. Бутылка пива, стоявшая неподалеку от огня, развалилась на шесть кусков. Виктор крепко прижал меня к себе. – Я не умею так хорошо, как ты, выражать словами свои мысли, – пожаловалась я. – Иногда слушаю тебя и чувствую, что мы – неровня.
– Здесь, – Виктор постучал пальцем по моему виску, – ты гораздо красноречивее.
А потом у меня возникло ощущение, что время несется с ураганной скоростью, сметая все на своем пути, – как торнадо. В эти минуты паника захлестывает меня с такой силой, что мне кажется, будто с меня содрали кожу, и вся я состою из обнаженных мышц и вен, а сердце готово вырваться из груди. Трудно себе это представить, но именно так чувствую я себя, когда мы с Виктором стоим в одном из наиболее привлекательных отделов Стармаркета, – в отделе приправ и специй.
Виктор не замечает моего состояния. Он с головой погрузился в изучение разных сортов горчицы. Внимательно рассматривает содержимое двух баночек, с видом знатока сравнивая ингредиенты и состав каждой. Виктор всегда относится с чрезвычайным вниманием к выбору пищи, возможно, потому, что приготовлению ее уделяет много времени и проявляет в этом деле недюжинные способности, хотя сам практически ничего не ест.
Мальчик в фартуке у противоположной стены расставляет баночки с «чили» по полкам. Мясник за своим прилавком бережно упаковывает мясо в аккуратные белые пакетики.
Наблюдаю за тем, как заботливо Виктор выбирает горчицу, и меня охватывает то чувство, которое возникает в уютно обставленном и обустроенном доме. Чувствую себя уверенно и спокойно, – так бывает, когда мы с Виктором вместе готовим обед. Я над раковиной чищу картошку, морковку, Виктор сдабривает специями что-то булькающее на плите. В такие дни, – когда у Виктора хорошее настроение и он не изводит меня рассуждениями о демократии, которая, по его словам, сплошной фарс; или о системе образования, которая не оставляет надежды на будущий прогресс; или о жизни на нашей планете, которая все равно будет уничтожена, какие бы усилия не предпринимались для ее спасения, – в такие дни Виктор для меня – неиссякаемый источник радости.
Он рассказывает мне о своем детстве, об особенностях нью-йоркского произношения или о том, как гавайцы задумали убить капитана Кука, – и я счастлива. Может, кому-то все это покажется занудством, может, большинство семейных пар предпочитает обедать вне дома, не готовить самим, а поехать с друзьями в ресторан, пообедать там, пообщаться. Иногда и мне хочется так проводить время. Но периоды затишья у нас с Виктором редки, и такие незабываемые дни особенно ценны. Мне доставляет удовольствие просто смотреть на него, наблюдать, как он передвигается по бакалейному отделу, – и ко мне постепенно возвращается утраченное душевное равновесие, так парашютистка обретает покой, достигнув земли, после длительного полета в небе.
Дотрагиваюсь до плеча Виктора, он улыбается в ответ и вновь углубляется в изучение разной величины баночек с горчицей.
– По-моему, не мешало бы попробовать желтую горчицу, вот в этой бутылочке, – объявляет Виктор. – Ни разу не приходилось покупать обыкновенной горчицы. Но, знаешь, в этом есть что-то типично американское. Может, мне на роду написано – влиться в ряды тех, кто обожает желтую горчицу.
