Татьяна Туринская - Сюрприз в бантиках
Как ни тяжело было, но Бахарев все-таки поехал к Юлькиным родителям.
Дверь открыла теща. Гнать с порога не стала, но и в комнату не пригласила, провела гостя на кухню. Без лишних расспросов поставила чайник на огонь, вытащила из холодильника сыр, колбасу, майонез. Нарезала хлеба.
Чайник шумел громко. В обычной ситуации Вадим бы расслабился, согрелся от одного этого звука. Теперь же он, напротив, мешал. Говорить во весь голос не было сил, а шепот из-за чайника невозможно было бы услышать. И Бахарев молчал.
Хозяйка, наконец, присела:
— Ну, зятек, рассказывай, что произошло. Юлька прибежала вся в слезах, ничего не объясняет. Твердит только, что вернулась навсегда. Может, ты расскажешь, что там у вас произошло?
Эх, теща-теща! Ведь мудрая же женщина, так здорово с "противоугонным устройством" придумала, а теперь не может понять, из-за чего весь сыр-бор. А из-за чего он обычно бывает?
Открыть рот и все рассказать, как на духу, оказалось невыносимо трудно. Однако сидеть молча было по крайней мере глупо, и Вадим начал:
— Это я виноват. Вы Юльку-то не вините, Татьяна Владимировна. Это я дурак, она все правильно…
— Так, дорогой. Еще раз и более внятно.
Под ее пристальным взглядом было неуютно. Очень неуютно. Бахарев скукожился:
— Вы… вы были правы. Ваш подарок… тот…
Татьяна Владимировна двинула бровью:
— Какой подарок? Ты о чем?
Вадим сильно пожалел, что пришел. Сказать правду не было сил. Но и молчать глупо — не для того пришел, чтобы в пол смотреть. Жену возвращать надо.
— Устройство… противоугонное…
От неожиданности хозяйка аж задержала дыхание. Выдохнула с шумом:
— Та-ааак…
Помолчали немного. Вадим и рад бы прекратить эту затянувшуюся паузу, да говорить было нечего: главное уже сказал, оставалось лишь ждать заслуженного покарания.
— Что ж ты наделал, паршивец? — теща привстала из-за стола, облокотившись на него мощными кулаками, и Бахарев совсем пригорюнился.
К счастью, в это мгновение засвистел чайник. Татьяна Владимировна, секунду подумав — бить ли зятя немедленно или дать ему маленькую отсрочку, чтоб подольше помучился — выбрала чайник. Сунув по пакетику заварки в чашки, залила их кипятком. Швырнула на стол ложки, вслед за ними сахарницу — та едва устояла. Чашки хозяйка поставила осторожно. То ли зятя жалела, чтоб не обжегся, сердешный, то ли себя, любимую.
Присев, подвинула к себе сахарницу. Бухнула в чай две ложки с горочкой и вернула на место. Неспешно размешала сахар, волком глянула на гостя:
— Чего сидишь? Пей давай, а то остынет.
Вадим послушно схватился за чашку. Если не убила сразу, появилась надежда, что уйдет живым.
— И что? Юлька-то как узнала? Что ж ты, кобель ненасытный? Гулять научился, а следы заметать Пушкин будет?
Отваги на то, чтобы взглянуть в глаза обличительницы, у Вадима не нашлось. Сидел, как мышонок. Только чашку обхватил руками — то ли грелся, то ли держался за нее, как утопающий за соломинку.
— Сволочь ты, зятек. Юльке рожать вот-вот, а ты что удумал? Ей же волноваться нельзя, ей только положительные эмоции…
— Татьяна Владимировна, я ж не хотел. Оно сработало, устройство ваше! Ничего не было. Вернее, чуть было не было…
Хозяйка уставилась на него, медленно соображая:
— Что значит "сработало"?
На всякий случай Бахарев не стал уточнять словами. Руками развел неопределенно: пусть понимает в меру своей распущенности.
— То есть ничего не было, что ли?
— Угу.
— Ты что, в тех трусах был, что ли?
Вадим робко кивнул, с неизбывной тоской глядя за плечо тещи, на веселенькие занавески в бело-голубую клетку. Они выглядели такими безобидными и даже уютными. Вот бы пропали все проблемы, вот бы просто сидеть на этой кухне и пить чай с тещей. И с Юлькой. Ну и тесть, черт с ним, тоже пусть бы почаевничал.
Его мечты были прерваны самым неожиданным образом. Теща, мгновение назад способная убить неверного зятя, вдруг расхохоталась задорно, сотрясаясь пышными телесами.
Хохотала она долго и так заразительно, что Бахарев сам едва удержался. Проснулась надежда: авось пронесет. Заулыбался стеснительно, довольный произведенным эффектом. А Татьяна Владимировна все хохотала, даже подхрюкивать стала. Только было угомонилась, глянула на зятя, и снова начала содрогаться от смеха. На глазах слезы, как тогда, на свадьбе, когда продемонстрировала гостям "главный подарок" во всей красе.
— Ой, уй… не могу, уй… а-ха-ха!
Пухлые пальцы, давно, возможно, с самой свадьбы дочери не видевшие маникюра, терли глаза. Их хозяйка все силилась успокоиться. Временами на секунду-другую ее смех стихал, но потом все повторялось сначала — молчаливое содрогание мощного тела и взрыв гомерического хохота.
— Уй… хих… уй, блин! Представляю…
Последние слова потонули в хохоте.
— Ты что, и правда?
Глаза ее смотрели на зятя так доверчиво и даже где-то радостно, что было несколько неожиданно для данной печальной ситуации. Бахарев снова кивнул. На сей раз Татьяна Владимировна удержалась, для надежности зажав нос рукой. Потом все-таки не выдержала и снова весело фыркнула:
— Хотела бы я поглядеть на это зрелище!
Вадим смотрел на нее грустно. Кому-то смешно. А некоторым так совсем не до смеха.
Все еще не в силах придать лицу подобающе-грозное выражение, хозяйка спросила:
— И как же ты умудрился в таких-то трусах, а?
— Так ведь не умудрился, Татьяна Владимировна! В том-то и дело: говорю ж — работает ваше устройство, отлично работает. Не было ничего!
— Не было? — еще мгновение назад тещины глаза напоминали щелочки от безудержного смеха, теперь в ней тоже просматривалась некоторая схожесть с восточными народностями, но от былого веселья уже ничего не осталось: смотрела на зятя зло, требовательно. — Если ничего не было, откуда ж Юлька узнала? Что ж ты, сволочь, беременную жену под удар подставляешь?
И как ей объяснить? Рассказывать с самого начала, как пришел в "Макнот", как все на него смотрели зверем, и только одна Наталья Петровна Чуликова казалась настоящим другом? О том, как в Бахареве постепенно начали расти подозрения насчет ее ласковых улыбок, "дружественных" поглаживаний руки, одобряющих фраз? Как не хотел идти на эту проклятую вечеринку? Как, поддавшись Юлькиным уговорам, надел "противоугонное устройство"? В подробностях поведать, как выпил пару рюмок исключительно "для сугреву", а потом уже остальное пошло, как по маслу? Как Чуликовой срочно понадобилось что-то выяснить, и его пронзило насквозь от прикосновения ее губ? Как в то же мгновение вспомнил, что уже два с лишним месяца их с Юлькой отношения смело можно было назвать целомудренными, и что его это категорически не устраивает? Что именно из-за этого столь бурно прореагировал на прикосновение ненавистной Чуликовой. Что под воздействием водки и длительного воздержания эта грымза показалась ему едва ли не Афродитой. Какой страшный облом испытал, когда вместо сеанса интима попал под ее фонтан безудержного веселья. И как рад теперь, что теща подарила им с Юлькой тот "главный подарок" — шикарные жутко-малиновые трусы необъятного размера в сумасшедших бантиках и с ошеломляюще-идиотским кружевным украшением на резинке.
