Ширл Хенке - Беспутный и желанный (Клятва верности)
– Смейся надо мной сколько тебе угодно, – произнес он с притворной свирепостью, снял громадную форель с крючка и положил к ее ногам. Затем Рори отступил на шаг и отвесил ей глубокий поклон. С удочкой в руке он был похож на воина с копьем.
Ребекка отпрыгнула, когда рыбина, забившись на траве, ударила ее хвостом по ногам, но ее мгновенный испуг тут же сменился взрывом смеха.
– Видел бы ты себя, когда вылезал из реки, словно водяной!
– А ты себя, когда рыба чуть не залезла тебе под юбку! Кстати, это неплохая идея, – произнес он хрипловато и, откинув прочь удочку, шагнул к ней.
Смех сразу угас. Вокруг них сгустилась тишина.
Она наблюдала, с какой кошачьей грацией он надвигался на нее, и была не в силах ни отступить, ни протестовать, ни отвести глаз от совершенных пропорций его сильного тела, облепленного мокрой одеждой. Снова ее взгляд привлекли жесткие темные волосы и рельефные мускулы на его груди. Потертая до тонкости от многолетней носки ткань его штанов прилегала сейчас к стройным ногам будто вторая кожа, не скрывая ни малейшего движения красивых мышц. Эти ноги сейчас медленно и неотвратимо несли его тело к ней, руки Рори протянулись вперед, и она оказалась в его объятиях.
После вынужденного купания руки его были ледяными, и она ахнула от неожиданности, но биение его сердца, когда он прижал ее к себе, сразу заставило Ребекку забыть о холоде, о мокрой его одежде и вообще обо всем. Ее нежные груди ощущали ритмичные удары его могучего сердца. Рори еще только наклонял голову, чтобы поцеловать ее, а ее губы уже открылись навстречу ему. Она вскинула руки для объятия, ее ладони коснулись сквозь ткань его бицепсов, потом легли на его широкие плечи и успокоились там, найдя для себя свое место. Его рот был, как и руки, ледяным при первом прикосновении, затем вдруг стал жарким, словно готовым расплавиться, когда их дыхание стало единым, губы слились, нежная плоть языка, его и ее, стала общей плотью.
На миг Рори оторвался от нее, издав низкий, протяжный, какой-то животный стон, и вновь нашел своим языком ее язык, и эта ласка, скорее похожая на игру, продолжалась.
Он крепко держал ее в объятиях, прижимая каждый кусочек ее гибкого тела к своему телу, и ее одежда пропиталась влагой от его мокрой одежды. Оставив на время в покое ее рот, Рори начал водить губами по ее щечкам, подбородку, носику, бровям и, наконец, добрался до трогательно беззащитной, хрупкой, как тончайший фарфор, и нежной, как стебель изысканного цветка, девичьей шейки, где на горле возбужденно билась какая-то жилка. Рори расстегнул одну-две пуговки, и вот уже и шея, и плечи, и грудь – все было в его распоряжении, и он мог наслаждаться ее шелковистой кожей.
Он доводил ее до безумия поцелуями, а его рука завладела ее грудью. Поочередно каждую грудь он ласкал, то приподнимая вверх, то сжимая пальцами сосок. Он отрешился от всего, все его добрые намерения пошли прахом.
Ребекка ощущала исходящий от него жар, сама едва дыша и наслаждаясь прикосновениями его рта и рук. Она отмечала в сознании все его действия – то, как он расстегивает ее платье, как касается губами, сжимает до боли сосок. Она бы не позволила этого делать ни одному мужчине на свете, кроме него. Потом она почувствовала, что его рука начала путешествовать по ее бедрам, погладила ее ягодицы. Ребекка инстинктивно приподнялась на цыпочки.
Боль желания, уже знакомая ей, та, которую она испытывала, когда они лежали рядом на огороде, на развороченной капустной грядке, вновь охватила ее. Но теперь они были далеко от всевидящих глаз городских сплетников, в уединенном месте…
– Ребекка! – Она с трудом разобрала его бормотание где-то к себя над ухом, когда он вытаскивал шпильки из ее прически, свободно распуская ее волосы. Тяжелые волны темно-золотистого цвета каскадом упали ей за спину, и он пропускал их меж своих пальцев. Прижав руку к ее темени, Рори запрокинул ей голову, открыв еще больше шею и грудь для поцелуев.
Она готова была уже полностью отдать себя в его власть, лечь на траву у реки и позволить ему творить с ней все, что он пожелает.
Конечно, они оба напрочь забыли про форель, брошенную в траву, но рыба напомнила о себе. Изогнувшись дугой, она отчаянно затрепыхалась в безуспешных попытках добраться до вожделенной водной стихии. Опершись на хвост, она встала почти вертикально, потом шлепнулась к их ногам.
Она мгновенно вспомнила неосторожно оброненную Рори фразу о том, что залезть под юбку – неплохая идея.
Он уже был близок к цели. Какие-то сверхъестественные силы нашлись в ней, чтобы оттолкнуть и его, и огромную рыбину, которая была виновата лишь в том, что хотела выжить. Ребекка отгородилась от его поцелуя ладонью, а другой рукой пыталась застегнуть пуговицы на платье. Он опять уловил перемену в цвете ее глаз. Из изумрудно-зеленых они стали темными, как бездонный колодец. Подходящий момент для грехопадения был упущен.
Чтобы успокоить Ребекку, он наклонился, схватил рыбину и зашвырнул ее далеко на речную быстрину. Но когда он обернулся, Ребекка уже убегала от него. Рори не пытался ее задержать.
Она, легкая как перышко, взлетела в седло старенькой лошадки, до этих пор мирно пожевывающей ольховые листья, натянула поводья, сжала бока лошади коленками и заставила бедное животное пуститься вскачь.
Под старыми дубами городского парка собралась вся женская половина населения Уэлсвилла – девочки, девушки, замужние леди и вдовы. Разыгрывались корзинки с ленчем девиц на выданье, и вырученные деньги шли на обустройство пресвитерианской общины. Стол, где располагались корзинки, был на том же месте возле эстрады, где Рори в первый раз целовал пальчики Ребекки. Корзинки, в полном секрете от публики, были обвязаны пестрыми ленточками соответствующей желаниям девиц расцветки, а также украшены цветами из садов их родителей.
Мужчинам Уэлсвилла предстояло торговаться и покупать корзинки, а после этого иметь удовольствие съесть завтрак на природе, уединившись в парке в обществе хозяйки корзинки.
– Как ты думаешь, Амос не рассердится? – Селия нервничала и не находила себе места.
– Не думаю. В крайнем случае мы обе скажем, что это недоразумение. Бледно-розовую и просто розовую ленту так легко спутать.
Ребекка старалась казаться спокойной и уверенной в себе, но на самом деле она вся дрожала от головы до пят. Если родители узнают о ее проделке, то ей не избежать жестоких проклятий матери и молчаливой укоризны в глазах отца. К счастью, мама в это утро пожаловалось на мигрень и осталась в постели, а папа решил не покидать захворавшую супругу. Ребекка благодарила Господа за это благодеяние. Ханты подвезли ее на праздник в своей замечательной новенькой коляске немецкого производства, верх которой был открыт по случаю жаркой погоды. К своему облегчению, Ребекка узнала, что Леа и Генри Снейд также не собирались присутствовать на благотворительном базаре.
