Ольга Егорова - Научи меня любить
Да, пора бы уже включить зажигание.
Но он почему-то все продолжал сидеть, неподвижным взглядом уставившись на огонек сигареты, тлеющий на асфальте. Сколько, интересно, он еще продержится?
Огонек погас, продержавшись совсем немного.
Дурацкая все-таки привычка — пытаться отыскать связь между событиями, никак между собой не связанными. Детская, не мужская привычка. Совсем ни при чем здесь этот жалкий окурок…
И все-таки, когда же это началось? Когда он впервые почувствовал, что она отдаляется? Может быть, в тот вечер, когда, разозлившись, бросил ее одну на Набережной, не попытавшись понять, прислушаться к этому уличному музыканту, который играл на скрипке? Наверное, играл на самом деле потрясающе, если она даже с места сдвинуться не смогла, услышав эту музыку.
Музыка, музыка, снова эта дурацкая музыка. У них просто разные музыкальные вкусы — так что с того? Тысячи людей на земле не разделяют музыкальные пристрастия друг друга, и это не мешает им быть счастливыми. Это не лишает их близости, настоящей близости, которая уже давно стала для них с Ириной такой недосягаемой…
Что же делать? Что же должен он сделать, чтобы преодолеть эту силу, чудовищную силу отторжения, которая заставляет их так стремительно удаляться друг от друга? Если бы он только знал… Если бы знал — не твердил бы без конца, как беспомощный и растерявшийся ребенок: я боюсь тебя потерять. Я не хочу тебя потерять. И так далее, в самых различных вариациях…
А что еще ему остается?
Самым ужасным был вчерашний вечер. И даже не сам скандал, который произошел между ними. Скандал вполне нормально вписался в общий график скандалов, он был совершенно обыкновенным, он должен был завершиться вполне традиционным примирением.
Нет, самое ужасное случилось потом.
Потом, когда он, просидев полночи на кухне и выкурив пачку сигарет, решился все же ей позвонить и приехал к ней с букетом роз, купленных в круглосуточном супермаркете за совершенно немыслимую цену. Когда она открыла ему дверь, он увидел ее глаза и понял — случилось.
Она обняла его, привычно обхватила тонкими руками за шею, улыбнулась даже, но он чувствовал — все изменилось, все окончательно разрушилось, и эти розы, и пылкий его шепот, и поцелуи — ничто уже не имеет смысла. Не вернешь, не поправишь…
Даже пол ушел из-под ног. Все в нем протестовало, отказывалось, отторгало неумолимую реальность. Он боялся снова взглянуть ей в глаза, потому что именно там, в них, и был написан этот чертов приговор. В остальном она почти не изменилась — тот же тихий голос, те же спокойные движения, та же нежность прикосновений, тот же смех. Только глаза…
Она смотрела на него глазами чужой женщины.
Она никогда раньше так на него не смотрела. Он знал ее глаза. Порой они бывали нежными, порой — злыми, смеющимися, грустными, сонными, равнодушными, какими угодно, но — не такими.
И он стал избегать ее взгляда. С трудом дождался темноты спальни, прикоснулся губами — она откликнулась, и сердце забилось, как у школьника. И появилась надежда на то, что утром, когда она проснется, ее глаза снова станут прежними.
Но этого не произошло. Не произошло, несмотря на то что там, в темноте, она была покорной и ласковой, изредка — требовательной. Такой, как всегда. И, может быть, даже чуть более пылкой. Но наступило утро, и все стало по-прежнему. И уже невозможно было ничего с этим сделать. Только и оставалось, как хнычущему мальчишке, повторять без конца: я не хочу тебя терять…
Да мало ли, кто и что хочет? Шутить изволите, господин Погорелов, усмехнулся он. Вас, между прочим, никто не спрашивает. Нет у вас, увы, волшебной палочки, которой можно было бы просто взмахнуть, и… Поэтому желания свои держите при себе, стиснув зубы, сжав в кулаки пальцы — знающие люди говорят, что так легче выдерживать пытки. Нет, нельзя было вести себя столь несдержанно. Недостойно вы себя повели, господин Погорелов, ох, как недостойно! Где ж это видано — вышвыривать из машины любимую женщину, обожаемую женщину, единственную женщину, которую вы, по вашим же словам, так боитесь потерять? Где логика, где смысл?
«Смысл, — усмехнулся он, прикурив очередную сигарету, — смысл уже давно стал недосягаем. Пора бы с этим смириться».
И вот вам, господин Погорелов, результат: женщину вашу тут же подобрали. Логично, что ж ей на дороге валяться, добрых-то людей много. Вот и нашелся один такой — добрый. Хороший, как она сказала. Очень хороший человек…
Хотя сама Ирина утверждает, что знакомство это для нее ничего не значит. Что кроме имени и цвета машины она про парня этого ничего не знает, что о встрече они не договаривались…
Только почему-то не верится.
Скептик вы, господин Погорелов. Фома неверующий. Разве за шесть лет, проведенных вместе, она вас хоть раз обманула?
Кажется, ни разу. Только ведь все эти шесть лет мы были — вместе. А теперь, со вчерашнего вечера, все изменилось. Теперь всякое может случиться…
Грустно запиликала в кармане «Санта Лючия». «Оказывается, вам, господин Погорелов, тоже не чужда классическая музыка. И слушаете вы ее регулярно, по несколько раз в день», — усмехнулся он мысленно и снял трубку.
— Андрюха, ты что, до сих пор до дома не доехал? Случилось что? — глухим и озабоченным басом поинтересовался Бирюков.
— Случилось… — раздумывая, ответил он как будто сам себе.
— С машиной что?
— С машиной все в порядке. И со мной тоже.
— Тогда что случилось-то? — не обнаружив логики в его ответе, озадачился приятель.
Андрей усмехнулся в ответ.
— Как у тебя, Бирюков, все просто.
— Зато у тебя слишком сложно. Ирку свою нашел?
— Нашел. И снова потерял…
— То есть как это — потерял? Куда она делась-то?
— Никуда не делась. Домой пошла…
— А, понятно. Поругались опять, значит?
— Да нет, не поругались. Вполне мирно доехали…
— Да прекрати ты…! — окончательно выведенный из себя Бирюков выругался в трубку. — Хватит чушь нести, ты скажи, что случилось-то у тебя?
— Ладно, Степа, не злись. Мне, кажется, на самом деле помощь нужна. Незамедлительная. Поможешь?
— Помогу, конечно. А что сделать-то надо?
— Напиться надо, Степа. Напиться так, чтобы наизнанку вывернуло, чтобы упасть мордой в салат — и вырубиться. Заснуть, и не просыпаться — как можно дольше…
— Да ты постой, Погорелов… Ты скажи, что произошло все-таки?
— Да ничего особенного… Если не считать того, что меня подвинули.
— Кто тебя подвинул? Куда? На работе проблемы, что ли?
— Если бы на работе… Какой ты тугодум все-таки, Бирюков. Жираф, и то быстрее соображает. В личной жизни у меня проблемы, понимаешь? Серьезные проблемы…
