Татьяна Веденская - Искра для соломенной вдовы
– А она мне и нравится. Мне только не нравится, что это делается не у нас. Почему это они должны рубить комиссию на ровном месте? Чем мы хуже?
– Ну ты-то при своем интересе, чего дергаешься?
– Да, я умею отследить свое. Тебя подвезти? – подобное страстное внимание к его историям не оставалось безответным. А с тех пор, как его назначили начальником нашего отдела, он стал периодически подвозить меня домой, так как жил недалеко, около Свиблово, в новеньком доме неизвестной науке планировке. И зеленого цвета, к тому же. Правда, подвозы до дому на Мерседесе случались нечасто. Но однажды, каюсь, все кончилось вполне закономерно. Лукин меня полюбил. Не то чтобы страстно, не то, чтобы всей душой, а как-то так, по-простому. Как можно полюбить мать двух малолетних детей с кучей долгов. Безо всяких серьезных намерений, короче. Мы ехали с ним на просмотр квартиры его знакомого, который на период продажи отдал Лукину ключики. Это все от лени. Большая, дорогая квартира в центре города. Дом прямо нависает над метро Белорусская. И как-то по солидному сер и монолитен. Отличной совминовской застройки, предназначенной для руководящих работников выше средней руки. В общем, от избытка чувств Саша Лукин решил оказать мне честь и поручит фактическую реализацию мне. И повез показывать хату. Показать товар лицом. И предприимчиво прихватил с собой бутылочку мартини литрового разлива и немудреную ореховую закусь. Все это я выяснила, когда оказалась с ним один на один в полумраке огромной цековской квартиры, пустой, сияющей идеально ровными крашенными в белый цвет стенами. Прохаживаясь по безликим, ожидающим хозяина бесконечным комнатам, я оценила мягкость ворса ковролина. В окнах переливалась и сияла помесь автомобильной пробки, перемигивающейся огнями стоп-фар и яркой иллюминации Белорусского вокзала. Этаж восьмой, так что вид открывался прекрасный. А рядом нежный и ласковый, бродил Лукин, опутывая меня своими историями. И я не устояла. Еще раз каюсь, но я не отказалась от мартини. А что? Роскошный мужик с машиной и квартирой. Не самые плохие манеры, и потом, у нас так много общих интересов. Подумаешь, не люблю?! А если еще тяпнуть? А если тяпнуть прямо сидя на этом вот роскошном подоконнике. И вот так, мало помалу, я оказалась на ковролине. Оказалось, что для голого и елозящего туда – сюда тела он вовсе не такой мягкий.
– Детка, ты так хороша! Какие бедра!
– Ты тоже супер, супер, – на всякий случай поддакивала я. Вдруг пригодится.
– Повернись. О, как хорошо. ООООО!!!!
– АХ, АХ….
– Хочешь еще мартини?
– Давай, – господи, я же не предохраняюсь. Мне что, еще недостает парочки детей? Скорее домой, принимать экстренные дозы гормонов.
– Тебе хорошо?
– Никогда не было лучше. Ты такой…. – какой он, какой? Да обычный, самый что ни на есть. Что же делать?
– Ты какая-то деревянная. Что-нибудь не так?
– Что ты, все хорошо! Просто прекрасно!
– Иди ко мне. Ты такая теплая, – нормальный комплимент. Нет, чтобы сказать, что у меня невероятно тонкая талия. Какие мокрые губы. Нет, спать с начальством не очень приятно. А что поделать. Надо!
– Тебе хорошо?
– ОООО!!!!! – интересно, мама додумается покормить детей? Кажется, я буду поздно.
На все переговоры я ездила сама. И на свои и на Сашкины. Он был неплох. Стал давать мне больше шансов на работе, но ни единого шанса на серьезные отношения. Несколько обрывочных встреч на импортном ковролине – это его максимум. Но поскольку я и не навязывалась со своей жаждой надежного мужского плеча, он был мною доволен. И всегда радовался каждому новому подписанному договору. К концу октября я нашла покупателя квартиру Ирины. У нее действительно была какая-то личная жизненная драма, но я не поняла, какая именно. То ли депрессивные состояния на фоне одиночества, то ли проблемы с ее замкнутой и грубиянистой доченькой Ксюшей. Деточке было шестнадцать, она проводила день за днем, час за часом в глубине своей заваленной барахлом комнаты. Когда я приезжала к ним на подписание договора, то была поражена разрухой и угрюмостью этой квартиры. Обшарпанные обои, местами содранные вообще. Линолеум, повидавший многих животных и сохранивший их естественные ароматы. Пыль, грязь, запустение. Среди этого всего шестнадцатилетняя девочка, за все два часа, что я пробыла в доме, только и сказавшая мне:
– Побыстрее, если можно. – И стояла у двери в свою крепость – комнату, такую же выцветшую и мрачную, как и вся остальная квартира. С той только разницей, что стены она обклеила огромными фотографиями жутко раскрашенных женщин и оскалившихся мужчин с электрогитарами наперевес. В их кухне давно не было запахов вкусной еды. Ошметки колбасы, пачки из-под безвкусных кансерогенных макарон быстрого приготовления, заплесневелый хлеб. И тишина. Такая тишина, которая скапливается в результате целых месяцев, лет молчания. Когда не бормочет ничего телевизор, не бегают по дому маленькие дети, не приходят гости.
– На что вы хотите поменять эту квартиру? На большую?
– Нет, что вы. Зачем нам большая? Мы и в этой не видимся месяцами. – Это уж точно. Двум одиноким существам, разрозненным и закрытым, ничто не мешало уходить в себя в огромной четырехкомнатной квартире. Один бог знает, как она им досталась и почему. И кто в ней жил с ними раньше. И куда ушел?
– Вы прописаны только вдвоем?
– Да.
– Ваша дочь не была рада моему визиту. Вы уверены, что она тоже хочет обменять эту квартиру?
– Я абсолютно уверена. Это и нужно прежде всего для нее. Простите, кажется Оля?
– Да-да. – Я представлялась ей уже раз десять, но имен риэлтеров действительно почему-то обычно никто не запоминает.
– Оля, я не слишком хорошо смотрюсь, я понимаю..
– Нет, что вы. Прекрасно вы выглядите! – сфальшивила я.
– Не спорьте. Я знаю, как выгляжу, я знаю, что у меня нет сил ни на мой дом ни на дочь. Нет сил ни на что. И не будет, пока мы с Ксюшей не переедем из этого проклятого района. Не спрашивайте – почему!
– Не буду, – не очень-то и хотелось.
– Мы хотим переехать в хорошую квартиру в Подмосковье.
– Трехкомнатную?
– Можно двух. Где-нибудь в Химках или Мытищах. И нам нужна доплата. Вы можете примерно сказать, сколько получится.
– Попробую. Вашу квартиру оценили в пятьдесят пять тысяч. Если она продастся за эти деньги, то на двушку в Мытищах потребуется тысяч тридцать-тридцать пять. Минус комиссионные – три тысячи.
– Около пятнадцати тысяч. Нас это устроит.
– Вот и прекрасно, – сказала я и подписала договор. Честно говоря, я не была уверена, что эта квартира вообще кому-нибудь подойдет. Уж очень плохая аура у нее была. И еще прямо у двери, на стене со стороны лестничной клетки сияла призывающая задуматься надпись: «Оксанка – проститутка, дает всем подряд». Вот вам и Ксюшечка, а по виду не скажешь. Надпись явно пытались затереть, но заботливые руки невидимого борца за нравственность восстанавливали ее в полном объеме. Мне-то все это в общем, все равно. Вот вырастут мои разбойницы, буду молиться, чтобы про них такого не написали. А сейчас, если уж несчастная мать верит, что дочь исправится после переезда на новое место – флаг ей в руки.
