Наталья Нестерова - Девушка с приветом
— Ты очень образно говоришь, Кэти, — похвалил Серж. — Но, боюсь, не очень для меня доступно.
Я вздохнула и принялась исповедоваться:
— Тогда, после смерти мамы, его любовь была спасательным кругом, за который я уцепилась с судорожными всхлипами утопающего. Я придумывала ему достоинства, которых не существовало, но которые вполне можно было предположить, благодаря его импозантной внешности и неколебимой самоуверенности. Все это в прошлом. Толик мне очень помог. Так помогают ребенку, потерявшемуся, несчастному и под проливным дождем. Дом, где его успокоят и обогреют, не обязательно станет родным, ведь в нем могут жить проходимцы.
Я не рассказала Сержу только о самом больном — о том, что Толик уговорил меня сделать аборт.
Почему я вообще разоткровенничалась?
Наши тела так быстро и стремительно познакомились, что теперь сознание, очевидно, наверстывало упущенное, заполняло пустоту душевную. Для меня радиознакомство с женой Анатолия, осознание унизительности собственной роли, последовавший затем улет в сладкое забытье имели судьбоносное значение. С Анатолием рассталась навсегда, а с Сержем.., лучше сейчас не думать об этом. Попробовать проверить: действительно ли существует тот чудный бред или он мне только приснился?
Я поставила два пальца домиком на животе у Сержа и стала шагать ими, направляясь к шее.
Лежавший рядом голый мужчина не понимал моего настроения или не желал понимать:
— Кэти, ты уверена, что не хочешь видеть своего.., своего друга, что не примешь его? В том смысле, что это фин, как это? Финиш?
Моя рука безвольно упала. Вот и расплата.
Нечего было расписывать непоколебимость разрыва с Толиком. Серж испугался, что теперь я буду донимать его горячей привязанностью. Как же! Одинокая бабенка, только и знает, что на шею кому-нибудь вешаться.
Получил фашист гранату, говорили мы в детстве. Почему мы называли себя фашистами?
Неужели он не понимает, что его вопрос, по меньшей мере, неуместен, оскорбителен?
Женщина лежит с тобой в постели, а ты ее спрашиваешь, не будет ли она спать завтра с другим. Я почувствовала, что сейчас начну дрожать — от внезапно снизившейся температуры тела или от отвращения к себе.
— Кэти, что случилось? Почему ты вдруг поменяла лицо? — Серж попытался притянуть меня к себе, но я быстро отпрянула и села на край дивана.
— Я хочу пойти в душ. Что же касается твоего вопроса, то я уверена, что разберусь в своих проблемах.
Где моя одежда? Небольшое мысленное усилие, и я вспомнила, что она должна быть разбросана по пути следования из кухни в комнату. Очень пикантно.
— Возьми, пожалуйста. — Серж набросил мне на плечи мягкий махровый халат.
Джинсы, блузка, свитер, белье — вся моя одежда была собрана в кучу у входной двери. На куче возлежал Рэй.
— Хорошо устроился, — возмутилась я. — Не жестко?
Рэй тихо, предупреждающе зарычал и показал свои замечательные зубы.
— Мило! Можешь не скалиться, я тебя не боюсь. Ты, конечно, замечательный пес, но делиться с тобой гардеробом я не намерена.
Как я теперь все это надену?
— Он не хочет, чтобы ты уходила.
Серж подошел сзади и положил руки мне на плечи.
— Ему придется смириться. — Не оборачиваясь, я двинула ключицами, чтобы освободиться от объятий.
— Могу предложить тебе спортивный костюм.
— Спасибо. А мои вещи, пожалуйста, положи в пакет.
* * *Душ можно и дома принять, идти меньше десяти минут. Я ополоснула лицо (пунцовое при холодном ознобе тела), расчесала волосы и заплела их в косу. Надела костюм, который Серж просунул в щелку двери, — теперь во мне взыграла стеснительность, словно он не видел меня голышом. У спортивных брюк пришлось подвернуть пояс, а у джемпера — рукава. Ничего, накину сверху куртку и добегу до дома.
Серж вскипятил чайник, но я отказалась ужинать.
— Я провожу тебя, — предложил он.
— Об этом не может быть и речи! — Я возмутилась так, словно он мне деньги предложил за постельные утехи.
* * *Никогда еще собственная квартира не казалась мне такой убогой и тусклой. Жилище старой девы, которая тужится сделать его веселеньким и нарядным. Пестрое покрывало из лоскутков, яркая шаль в качестве скатерти на маленьком столике, ажурные шторы, бахрома на абажуре большого торшера — не хватает кошки и канареек в клетке.
Было восемь часов вечера. Через час можно завалиться спать, а пока надо придумать какое-нибудь дело. Может, стирку затеять? Я слонялась по квартире, брала вещи в руки и тут же бросала, включила чайник и через минуту выключила, щелкала пультом телевизора по каналам — и ни на чем не могла остановиться.
Зазвонил телефон. Я бросилась к нему так, словно решалась моя судьба. Но это был Толик.
— Юленька, куколка, завтра днем никак не смогу приехать, только вечером. Понимаешь, гости, — язык у него заплетался, — наехали, решили заночевать, я вырвался на улицу, в магазин, выпивки не хватило. И вот звоню тебе. Ты меня любишь, малышка?
— Нет, я тебя уже давно не люблю.
Толик меня не расслышал. Из трубки донесся какой-то грохот и лязг.
— Здесь стройка рядом, — сообщил он. — Значит, завтра вечерком я как штык, хи-хи, ну, ты поняла.
— Ни завтра, ни послезавтра — никогда, пожалуйста, ко мне не приходи. И не звони. Я забыла о твоем существовании и не хочу вспоминать.
— Но, девочка моя…
— Твоя девочка сидит дома и воспитывает твоих детей. Все, прощай! Держись подальше от стройки, как бы плита на палец не съехала.
— Что? Какая плита?
Не отвечая, я положила трубку на рычаг.
Толик мне напомнил о завтрашнем дне.
Воскресенье. Выходной. Одна. Я сойду с ума.
Стала звонить в отделение и узнавать домашний телефон Нади Колодяжной. Она завтра должна дежурить, я слышала, как Надя искала, с кем бы поменяться. Я себя не предложила именно потому, что собиралась встретиться с Толиком, поздравить его.
Надя оказалась дома, и моему предложению подежурить обрадовалась — завтра у ее сына соревнования по плаванию.
Сутки в отделении, потом, в понедельник, рабочий день — отличная у меня профессия, позволяет спрятаться от душевных невзгод. И в одинокой жизни есть преимущества — я могу спать сколько угодно, хоть двенадцать часов подряд. Поспать я люблю, и замечательным цветом лица обязана именно этой слабости.
Заснуть мне не удалось. Я ворочалась с боку на бок, отгоняла от себя видения нашего свидания с Сержем, но они возвращались все в новых деталях. Тревожное забытье превращало воспоминания в мечты — я видела себя с Сержем в других обстоятельствах, в другой обстановке, неизменными оставались только его нежность, руки и губы. Потом я вспоминала его бессовестный вопрос. Серж дал мне понять: наша связь — случайность, казус, который иногда происходит со взрослыми людьми, не обремененными другими, более серьезными отношениями.
