Праведник (ЛП) - Ловелл Л. П. "Лорен Ловелл"

Я опираюсь свободной рукой о стену, когда ноги угрожают подкоситься подо мной. Давление нарастает, и жар разливается по моей коже с такой силой и скоростью, что я чувствую, как пот стекает у меня между лопатками.

Я знаю, что должен остановиться, но не могу. Такое чувство, будто я взорвусь, если посмею сделать это. Она подталкивает меня к точке невозврата… пока я настолько не растворяюсь в ней, что больше ничего не вижу перед собой.

Открыв глаза, я смотрю вниз, испытывая отвращение к открывшемуся зрелищу. Моя рука лихорадочно проводит по всей длине, и мой взгляд упирается в длинные красные следы от ее ногтей, портящие мое запястье. И это единственное, что было нужно. Я борюсь со стоном, который пытается сорваться с моих губ, когда удовольствие захлестывает меня волной. Перед глазами все расплывается, ноги слабеют, и теплая жидкость потоком проливается мне на руку. Помехи наполняют мой слух, подкрепленные эхом моего напряженного дыхания.

Когда, наконец, снова могу сосредоточиться, я опускаю глаза вниз на месиво, покрывающее мою руку и плавающее в воде унитаза. Меня мгновенно охватывает стыд, и я застегиваю ширинку, скрывая доказательства своей слабости. Вот до чего она довела меня. Мастурбирую в грязном туалете ночного клуба, как подросток.

Она хочет, чтобы я согрешил, потерпел неудачу.

Я резко толкаю дверь и пробираюсь через клуб. Даже на улице не становится легче дышать. Я нуждаюсь в спасении. Сев в машину, я еду в Хаммерсмит, пока не останавливаюсь у церкви, но это не моя церковь.

Как только ступаю внутрь, меня окутывает запах благовоний, и холод, исходящий от древних каменных полов, пробирает до самых костей. Моя измученная душа снова успокаивается, и ко мне возвращается здравомыслие.

— Сейнт?

Я поднимаю взгляд и встречаюсь с ясными голубыми глазами моего брата, точно такого же оттенка, как мои собственные. Джудас хмурится, нервно оглядывая церковь, прежде чем подойти ко мне. Черная рубашка подходит к его чернильным волосам, а белый воротничок, словно собачий ошейник, занимает почетное место на шее. Лживый притворщик.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

Мы встречаемся взглядами, но я замечаю, как он колеблется, будто изо всех сил старается сохранить зрительный контакт со мной. Он практиковался годами, и у него очень хорошо получается скрывать это, но я знаю, что ставлю его в неловкое положение. Единственный, кто действительно может смотреть мне прямо в глаза, это Джейс… и Иден. И разве это не интересно?

— Как ты это делаешь? — спрашиваю я.

Он хмурится еще сильнее.

— Делаю что?

— Как ты живешь во грехе, зная, что тебя осудят? Ты наверняка должен знать, что сгоришь в адском пламени.

Губы Джудаса изгибаются в улыбке.

— Я?

— Да, — отвечаю я прямо.

Он садится на одну из скамей, приглашая меня занять место рядом.

— Такие люди, как мы, не могут разделять все на черное и белое, хорошее и плохое. Мы совершаем плохие поступки. Мы — грешники.

— Ты грешник, Джудас.

Он пожимает плечами.

— Бог любит грешников, но ненавидит грех. Это мое место в мире. Не введи меня в искушение…

— Это просто оправдание твоим языческим деяниям. — Он сидит прямо здесь, в этой церкви, притворяясь добрым пастырем для стада, когда на самом деле он волк, ведущий их к хаосу. Он торгует наркотиками в церкви, наводит беспорядок в Божьем доме.

— Сейнт, ты провел годы, живя по кодексу, который, как ты искренне полагаешь, приведет тебя прямиком к вратам Рая. И, возможно, ты прав. Может быть, ты попадешь именно туда, куда там стремишься. Но я знаю тебя, брат, — он наклоняется ближе ко мне, его тон насмешлив. — Я знаю, какими мрачными становятся мысли в твоем сознании.

— Я борюсь с тем, кто я есть. Ты, с другой стороны, принимаешь убожество своей проклятой души.

Улыбнувшись, он пожимает плечами.

— Возможно. Но ты пришел сюда не только для того, чтобы обсуждать мою душу, обреченную на ад. Что привело тебя в мою церковь?

— Мне нужно, чтобы ты меня порезал.

Выражение его лица становится серьезным.

— Что ты сделал? — в его голосе слышатся нотки опасения.

— Это не твоя забота.

Он оглядывает церковь, прежде чем встать и выйти в проход. Не говоря ни слова, я следую за ним, пока он торопливо проходит через церковь и выходит через заднюю дверь. Оказавшись в своем кабинете, он запирает нас на ключ.

— Что ты сделал, Сейнт?

— Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать с тобой свои личные дела.

Его губы изгибаются в намеке на ухмылку.

— Ты выглядишь встревоженным, брат. Ты кого-то убил? Я слышал, у тебя проблемы с бизнесом. — Мой гнев грозит выйти из-под контроля, но я сдерживаюсь, понимая, что это именно то, чего он хочет. Он обходит меня и прислоняется к передней части своего стола. — Я также видел статью в газете об этом китайском ресторане. Пять трупов, несомненно, стоят пяти глубоких порезов…

— Я — не ты, Джудас. Я не запятнаю себя подобными вещами.

— Нет, ты пятнаешь этим Джейса. — В его заявлении нет обвинения, только легкое веселье. Джудасу совершенно наплевать на Джейса. — Я не стану тебя резать, пока ты не расскажешь мне, что ты сделал.

Я ненавижу своего брата. Моя жизнь его не касается, но я не могу просить об этом никого другого. Сделав глубокий вдох, я закрываю глаза, чувствуя, как меня охватывает стыд.

— Я фантазировал об убийстве ангела.

Он хмурится.

— Ты под кайфом? — Я рычу, и он отступает назад. — Отлично. Ангел… Могу я предположить, что ты говоришь о женщине?

Я достаю из кармана перочинный нож и протягиваю ему.

— Просто порежь меня, — я сбрасываю куртку с плеч и вешаю ее на спинку стула. Затем ослабляю галстук, кладя его сверху. Он сжимает нож, наблюдая за тем, как я расстегиваю пуговицы на рубашке.

Повернувшись к нему спиной, я хватаюсь за спинку стула, следя за тем, чтобы кожа на моих лопатках была туго натянута.

— Я не уверен, что тебе нужны новые шрамы, — бормочет он себе под нос, прежде чем прижать кончик ножа к моей коже. Я шиплю, когда он опускает лезвие на пару дюймов, чувствуя, как теплая кровь стекает по моей спине.

Мы с братом занимаемся этим с тех пор, как нам исполнилось десять. Раньше, когда он боялся Божьего гнева так же сильно, как и я, мы обменивались грехами. Я в долгу перед ним как таковым. Мы были в долгу перед друг другом за грехи и вспоминали о них всякий раз, когда решали, что это необходимо. Когда Джудас захотел, чтобы его главный конкурент на пост капитана команды по регби снялся с гонки, он объявил об этом мне, и я столкнул мальчика с лестницы, сломав ему лодыжку. Конечно, между мной и Джудасом всегда было определенное соперничество, поэтому я взыскал свой долг, чтобы заставить его сделать то, за что его исключат. Чем старше мы становились, тем больше понимали, что этими долгами нельзя с такой легкостью разбрасываться, они должны что-то значить.

Каждый грех должен был быть вырезан на теле. И теперь мы оставили мелочные порывы позади, стали прибегать к этому реже, но весь этот ритуал приобрел более прискорбный характер. Прошли годы, с тех пор как мы были должны друг другу, пока пару месяцев назад он не пришел ко мне и не попросил об одолжении. Теперь он должен мне два греха, их линии уже вырезаны у него на груди и ждут, когда они буду взысканы. И я потребую их, но только для самых черных дел. В конце концов, я испытываю тягу к любой возможности омрачить и без того запятнанную душу моего брата. Его счет составляет двадцать два против моих нынешних четырех.

Когда Джудас заканчивает, он промокает мне спину салфеткой и отступает.

— Ладно, дело сделано. — Я снова натягиваю рубашку, чувствуя, как материал тут же прилипает к крови. — Так у твоего ангела есть имя? — Я игнорирую его вопрос, завязывая галстук. Он низко раскатисто смеется. — О, мне так нравится видеть тебя потрясенным, брат. Не терпится рассказать об этом маме. У нее закружится голова при мысли о том, что у нее будут внуки. Ну же, как ее зовут?