Хуан Бонилья - Нубийский принц
Помню, как-то вечером мы с родителями и братом смотрели телевизор. Шел фильм под названием “Магнолия”, мастерски снятый сборник простых и печальных житейских историй. По ходу дела один из персонажей, который в детстве был героем популярной телепрограммы, а, повзрослев, превратился в нелепого неудачника, втюрился в официанта и надел зубные скобки, чтобы добиться его расположения, внезапно разражается слезами, причитая: “Я хочу поделиться любовью”. Не знаю, какие проводки замкнулись в тот момент в моей голове, но я расплакался на глазах у пораженной матери, отупевшего от изумления брата и совершенно равнодушного отца, повторяя вслед за героем фильма, что хочу поделиться любовью. Мать совершенно растерялась и только укрыла меня пледом, лежавшим у нее на коленях. Брат скривился:
— Вечно ты с ним носишься!
Отец предложил:
— Давайте переключим. А лучше, вызовем “скорую”. Если повезет, она приедет еще сегодня.
Я встал на ноги, все еще кутаясь в мамин плед, вытер слезы его краями и проковылял в ванную, спросить у своего отражения, какого черта со мной приключилось. До меня донесся мамин голос:
— Мальчик совсем измаялся, надо показать его психологу. Нет, лучше обратиться к падре Адриану.
Моя мать обожала психологов и священников. Главной заботой всей ее жизни был поиск названия для того, что она упорно именовала “своей проблемой”. К этому сводился любой разговор с родными, друзьями, хозяином лавки на углу или случайным попутчиком в автобусе. Когда, повинуясь внезапной перемене настроения, мама бросала готовку и на долгие часы утыкалась в телевизор, мы с братом понимающе переглядывались: снова ее проблема. Мать надеялась, что овладевший ею бес отступит, стоит только назвать его по имени. В действительности она страдала от скуки и пошлости, отвращения к отцу и презрения к себе, усталости от бессмысленной жизни и желания покончить со всем раз и навсегда. Я не уставал восхищаться столь изысканным парадоксом: чтобы придать коктейлю вкус, нужно было загубить все его составляющие. Когда депрессия ненадолго отступала, мать бесстрашно бросалась в бой со своими демонами. Сначала она поступила в вечернюю школу, чтобы получить диплом бакалавра. Мама попала в группу бездельников, продолжавших учебу лишь потому, что им было лень забрать документы. В этой школе мать не проучилась и года: по ее словам, она успела получить кое-какую информацию о католических королях и основных причинах гражданской войны, приобрела определенный вкус к математическим формулам — теорема Руффини показалась ей “восхитительной”, а производные удостоились вдохновенной похвалы — и убедилась, что химические соединения, как и в годы ее юности, состоят из молекул. Но маме все равно чего-то не хватало. Выпив изрядное количество чашек кофе с теми из одноклассников, кто казался ей более-менее симпатичным, она так ни с кем и не подружилась. По всей видимости, ей не хватало физической нагрузки. Отчего физкультуру не включили в список обязательных дисциплин для вечерней школы? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно было представить маминых соучеников, облаченных в спортивные костюмы. В общем, в один прекрасный вечер мать бросила школу, выкинула учебники и записалась в спортзал. Мой брат полагал, что на самом деле ей не хватает любовника, но, если это правда, что любовь дарит женщине крылья, а скучные домочадцы и опостылевший быт старят ее раньше времени, мама явно сделала первый шаг к достижению идеала. Не знаю, появился ли у нее за эти месяцы любовник, хоть и надеюсь, что да, однако полученного на занятиях заряда бодрости было явно недостаточно, как недостаточно бывает повысить голос, чтобы добиться ответа на вопрос, а отец так и остался равнодушным к ее усилиям. Он воспринимал отчаянные попытки жены найти имя для “своей проблемы” с обидной снисходительностью. Гимнастика пошла маме на пользу, но очень скоро она решила, что снова пошла по ложному пути, что проблема коренится отнюдь не в теле, а в душе. Другими словами, она куда больше нуждалась в дружеском участии, чем в физических упражнениях. Впрочем, маминому любовнику очень быстро наскучили ее бесконечные жалобы, сомнения и страстные излияния. Период увлечения спортом сменился новой депрессией. Отчаявшись отыскать для своего демона испанское имя, мама обратилась за помощью к другим языкам и записалась на курсы. Тот факт, что беспроигрышному английскому она предпочла немецкий, брат считал намеком на национальность таинственного возлюбленного. У нас с ним вошло в привычку строить догадки и искать объяснение вещам, которые, по правде сказать, вовсе в нем не нуждались. Выбор матери оказался худшим из всех возможных: остановись она на английском, ей, вполне вероятно, удалось бы получить диплом, но на немецкий ее лингвистических способностей не хватило. В результате мама забросила курсы, не дождавшись конца триместра, и в ее жизни опять наступил период затяжного молчания, невыносимых семейных обедов, во время которых она с отсутствующим видом раскладывала по нашим тарелкам печеную картошку, и бессмысленных покупок — популярного, но неэффективного средства против депрессии. Мой брат, человек весьма прямолинейный и оттого долго прозябавший на бензоколонке, несмотря на диплом журналиста (впрочем, в последнее время он заметно поумерил свой юношеский пыл и теперь трудится референтом, в поте лица составляя речи для председателя Совета по образованию и культуре), первым произнес заветное слово, старательно выговаривая каждый звук, чтобы придать происходящему особый драматизм: психоанализ. Конечно, мама думала об этом еще до того, как поступила в школу, записалась в спортзал, начала учить немецкий язык и стала активисткой Женской ассоциации (там она научилась делать тряпичные куклы, сто раз пересказала свою историю сестрам по несчастью и даже принимала участие в каких-то конференциях, заставляя брата всерьез опасаться, что в один прекрасный день она просто-напросто решит не возвращаться домой). Однако обратиться к врачу означало признать себя больной, которой могут помочь только лекарства, а к этому мать готова не была. Когда она все же согласилась пройти курс терапии, брат нашел этому исчерпывающее объяснение: она просто-напросто влюбилась в своего психоаналитика. Первое время сеансы помогали, и мать, проведя час на чудодейственной кушетке в кабинете врача, заставлявшего ее все глубже погружаться в мир собственных терзаний в поисках сердца тьмы, скрывавшего имя демона, возвращалась домой в добром расположении духа. Но через два месяца подступила очередная депрессия. Мама снова с утра до вечера пялилась в телевизор, не откликаясь, когда ее звали, солила кофе, сыпала сахар в салат и покупала в супермаркете немыслимое количество мороженого. Все ясно, констатировал брат: она влюбилась, призналась доктору, и тот велел ей сменить врача. У матери осталась последняя надежда — религия. Служители Господа не могли оказаться настолько бездушными, чтобы пробудить в ней страсть, а потом отфутболить к другому специалисту, к которому мама, кстати, так и не пошла.
