Бывший муж, предатель и отец (СИ) - Райр Кара

Как будто всё моё тело вдруг вспомнило, что значит быть испуганной женщиной, которая уже раз бежала.

И теперь бежит снова — только медленно, с ребёнком за руку, без сил, без воздуха.

Ключи дрожали в пальцах.

Замочная скважина не слушалась.

Когда дверь всё-таки поддалась, я шагнула в нашу крошечную прихожую, словно в спасательный круг — но он оказался надут лишь наполовину.

Воздуха не хватало.

Соня, как ураган, скинула обувь, бросила рюкзак, прошмыгнула в комнату.

Всё как обычно. Как будто ничего не произошло.

Как будто сердце её матери не билось сейчас где-то в горле, отчаянно пытаясь выплюнуть воспоминания, запахи, голоса из прошлого.

— Сейчас, мам, подожди! — крикнула она из комнаты, хлопнув дверью шкафа.

Я медленно опустилась на пуфик в коридоре, прислонилась к стене затылком.

Закрыла глаза.

В ушах ещё стояло это «Тая! Тая!»

Имя, которое я не слышала семь лет.

Имя, от которого отказывалась.

Имя, которое он выдохнул с такой силой, как будто пытался вернуть что-то, давно потерянное.

Я стянула куртку, медленно, будто сдирала с себя не одежду, а слой кожи.

Руки дрожали.

Тошнило.

Фуф.

— Всё! — вдруг прозвучал из комнаты весёлый голос дочки. — Сейчас будем искать твоего одноклассника!

Я заморгала.

— Что? — только и смогла выговорить.

Она же уже сидела на полу, по-турецки, склонившись над телефоном. Лицо такое надутое и сосредоточеное, будто перед ней стояла миссия государственного значения.

— Доченька… — начала я, но она не услышала.

— Мама, всё, я ищу! — гордо объявила она. — Он красивый. У него зелёная рубашка, как трава. Я видела.

Мне стало дурно.

Как будто воздух в комнате вдруг выкачали, и осталась только тишина, гудящая в ушах.

Я сделала шаг вперёд, потом еще один и мы перебрались в зал.

Села на край дивана, как в воду опустилась.

Она ищет папу.

Она ищет его.

Того, от кого я сбежала.

Того, кто смотрел на нас сегодня, как будто в жизни не видел ничего роднее.

И — Господи — ведь видел. Он просто не знал.

Я уставилась в пустоту, не слыша больше ни Сони, ни её восторженного лепета, ни скрипа клавиш на экране.

Мир сузился до одного чувства — беззащитного ужаса.

Он обжигал, как кипяток, как предательство, как память о том дне, когда я, держась за живот, выбежала из квартиры, не оборачиваясь.

— Доченька… — прошептала я, сжав руки в кулаки. — Ты даже не знаешь его, зачем тебе это надо?

Она не ответила.

Только что-то снова напевала себе под нос.

А у меня дрожали губы.

Я сглотнула слёзы — те, что не касаются глаз, а живут глубоко в горле, под языком, между слов.

Мне стало совсем дурно.

– Может не надо? – все-таки пыталась переубедить.

– Нет, надо, мама. Хватит бегать от мужчин.

Глава 3 Поиски до добра не доводят

Таисия

Еле ее уложила, пришлось соврать, что даже не помню его фамилии. Ложь.. да уж, снова ложь.

Ночь легла на город тяжело, как чужое пальто.

Душная, без ветра, без движения.

Комната была погружена в полумрак, только у окна бледно светился ночник.

Соня спала, свернувшись в клубочек, прижав кулачок к щеке.

Я сидела на полу в коридоре, у шкафа, где хранила всё то, что не имело права жить на виду.

Пыльная коробка, завёрнутая в платок.

Её я не открывала больше шести лет.

Даже не дотрагивалась.

Но сейчас — как будто чья-то рука изнутри подтолкнула меня к ней. Осторожно, как будто боялась разбудить прошлое.

Хотя… оно вообще спит?

Я развязала платок. Открыла крышку.

Старые письма. Записки.

Билеты в кино, в поезд, на концерт, который мы так и не попали.

И — фотографии.

Распечатанные, как раньше, с белыми полями по краям. От них пахло временем. И пылью.

Вот он — Влад.

Усмехается, стоит в любимой майке.

Рядом — я, с чуть прищуренными глазами, и он целует меня в висок.

Мы тогда только съехались, я помню.

Это был июль. Он делал мне завтрак, и всё сгорело, и мы ели подгорелые тосты прямо с доски, ржали, как дети.

Любили, как будто в первый раз в жизни.

А это был первый раз. И в моем случае, пока что, точно последний.

Я провела пальцем по его лицу на фотографии.

— За что ты меня так?

Дальше пошли фотографии без меня.

Где он на вечеринке у друзей.

Где с кем-то на фоне заката — та самая поездка, куда он, как говорил, не поехал.

Где руки не мои.

И взгляд уже не тот.

Я вспоминала. Как я стояла в коридоре.

Живот тянуло тяжестью — уже почти три месяца.

Я пришла пораньше, хотела сделать сюрприз.

Помню, держала в руках коробку с пирогом, испечённым ночью и с тестом на беременность.

И ключи в другой руке дрожали.

Я открыла тихо, на цыпочках…

И услышала. Смех. И вздохи. И её голос.

Как она говорила его имя. Моё имя.

Я застыла. Оцепенела. Как камень. Как животное, которому выстрелили в спину, но оно ещё не упало.

А потом я ушла. Просто. Без скандала, без слов.

Ушла с пирогом в руках, с сердцем — как стекло, и с ребёнком, о котором он даже не знал.

Слёзы текли по щекам, тёплые, тяжёлые.

Я не вытирала их. Пусть текут.

Пусть, наконец, выйдут из меня эти семь лет — молчания, боли, одиночества.

Пусть унесут всё, что я так долго хранила внутри.

Я взяла фото, то самое, где он целует меня.

Поднесла к губам, и вдруг захотелось закричать — от боли, от любви, от невозможности простить.

— Почему, Влад? Почему? За что?

Ответа не было.

Только ночь.

И щекотание штор у окна из-за ветра.

Я свернулась у коробки, прижавшись щекой к полу, как будто он мог меня услышать, как будто это хоть что-то могло вернуть.

Не знаю после как сложила все обратно.

Снова как в тумане и уснула, перед этим постоянно переворачивая мокрую от слез подушку.

Утро было блеклым. Серым.

Таким, когда свет — вроде бы есть, но не греет.

Я проснулась раньше Сони. Казалось, и вовсе не спала.

Лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к её дыханию.

Она сопела тихо, прижавшись к подушке, сжав кулачок, как всегда. Моя девочка. Моя радость. Мое счастье и сокровище.

Я села на край кровати, завернулась в плед и смотрела на неё.

Она была похожа на него. Точная маленькая копия.

Эти глаза.

Глубокие, чуть прищуренные, с таким внимательным, взрослым взглядом.

Брови — точь-в-точь его форма.

И даже родинка на левой щеке — та же самая, что была у Влада.

Когда Соня спит, в ней особенно сильно проступает это сходство. Словно кто-то нарочно подрисовал мне напоминание.

Не забывай. Это его дочь.

Я погладила её по волосам, осторожно, чтобы не разбудить.

Иногда я думаю: А как бы всё сложилось, если бы тогда... если бы он не... если бы я не...

Если бы не та женщина. Если бы я успела сказать. Если бы у нас была та жизнь, которую мы мечтали вместе.

Если бы он встретил свою дочь не через семь лет молчания и лжи, а в роддоме — с цветами, с сияющими глазами.

Если бы он держал её на руках, когда она впервые плакала, впервые заснула, впервые сказала: мама, папа.

Если бы…

Но не было «если».

Было только то, что было. Был выбор. Его. Мой.

Наши слабости, страхи, ошибки.

И вот теперь я здесь.

А он — там. Где-то.

И ничего не знает.

Соня шевельнулась во сне.

Я прокручивала в голове, как она вчера активно искала отца в мужчине в зелёной рубашке.

Очень старательно и очень по-взрослому, маленький хакер.

Она ищет.

Потому что чувствует.

Потому что ей нужна та безусловная, безоговорочная любовь. Отцовская. Та, которую я не смогла ей дать.

Я её понимаю.

У меня ведь тоже не было отца. Только мама.

Строгая, вечно уставшая, с тяжёлым взглядом и руками, пахнущими уксусом и хлоркой.