Луэлла Стинбоу - Старинная легенда
Воспоминания о тех ошеломляющих мгновениях перед дверями мотеля воскресли в сознании Джиллиан и, как молодая женщина их не гнала, развеиваться по ветру упорно отказывались. И, к вящему своему изумлению, бесстрастная документалистка почувствовала, как в груди ее затеплилась крохотная искорка желания. И отчего-то вдруг стеснилось в груди, так, что больно стало дышать.
Джиллиан недовольно нахмурилась и усилием воли загасила настырный огонек. «А ну, выбрось дурь из головы! Этот парень вообще не в твоем вкусе; да ты и понятия не имеешь, какой тип мужчин тебе подойдет. Кроме того, Катберт Далтон свято убежден, что ты приехала в Санто-Беньо с одной-единственной целью: соблазнять чужих мужей, да разрушать семейные очаги!»
Словно наяву, Джиллиан вновь ощутила враждебное неодобрение собеседника: с каким надменным презрением взирал на нее Катберт в ту ночь, даже не стараясь особенно скрыть своих чувств! И мысль эта почему-то так раздосадовала документалистку, что она в сердцах пару раз стукнула кулаком по подушке. И тут же, опомнившись, глянула на часы. Почти шесть. Надо думать, он уже встал.
Схватив телефонную трубку, Джиллиан нетерпеливо набрала номер Далтона. Телефон пискнул раз, другой, третий. Молодая женщина уже собиралась швырнуть трубку на рычаг, как наконец-то к аппарату подошли.
— Далтон слушает.
А ведь голос у этого типа и впрямь точно бархат. Глубокий. Грудной. Выразительный. Что за волнующие интонации… а чуть заметный акцент жителя Тихоокеанских штатов наводит на мысль о ковбоях в стетсонах и обтягивающих джинсах. В голове промелькнула случайная, до крайности неуместная мысль: а не приходило ли ему на ум заработать лишний доллар-другой, изображая «голос за кадром»? Скорее всего, нет. Джиллиан понятия не имела, сколько получают инженеры, но судя по тому, как подчиненные его подпрыгивают на стульях, стоит всемогущему Далтону открыть рот, господин Главный Инженер по части зарплаты всем им даст фору.
— Катберт, это Джиллиан.
— Да?
— Дождь идет.
Мертвая тишина.
— И ты звонишь мне в пять сорок шесть, чтобы об этом сообщить?
Боже милосердный, что за неисправимый педант! Странно, что секунды не подсчитал!
— Ты спал?
— Нет, был в душе. А сейчас стою голый, в чем мать родила, мокрый, как мышь, и гадаю, что я, по-твоему, должен делать по поводу того факта, что, видите ли, дождик идет.
Джиллиан решительно и сурово погасила возникший в воображении образ: Катберт Далтон, голый, в чем мать родила, и мокрый как мышь.
— Ничего ты не должен по этому поводу делать, кроме как дать мне и моим ребятам разрешение спуститься в каньон, как только дождь стихнет.
— Позвони, когда прояснится. Тогда и поговорим.
Джиллиан стиснула зубы.
— Послушай, а на компромисс никак нельзя пойти? Я тут наняла местных, чтобы дотащили до пещеры веревочные лестницы и прочую снарягу, без которых к развалинам не поднимешься. А теперь, выходит, мне целый день терять? Ведь с дороги я тебе позвонить не смогу, а когда гроза уляжется, ехать поздно будет! Может, мы доберемся до входа в каньон и там остановимся, а как только дождь прекратится…
— В здешних местах не только из-за дождя приходится беспокоиться, — указал Катберт. — Севернее от нас тоже ливмя лило. Еще не хватало, чтобы вашу съемочную группу накрыло ливневым паводком.
— А уж мне такое и вовсе не в кассу! — горячо заверила его документалистка. — Мой лимит — одна катастрофа на проект, и запас свой я уже исчерпала. Давай вот как сделаем: я прихвачу с собой рацию. И, прежде чем спускаться в каньон, я непременно свяжусь с тобой, чтобы ты дал «добро».
Снова последовала затяжная пауза.
При необходимости Джиллиан умела и уговаривать, и подольщаться, и умасливать, словом — любого обошла бы за милую душу. В конце концов, на войне как на войне — все средства хороши. Однако она уже имела возможность убедиться, что Катберта Далтона на грубую лесть не возьмешь. И на тонкую — тоже. Упрется, как осел, — и с места его не сдвинешь.
— Ладно. Только непременно свяжись со мной, перед тем, как лезть в каньон, слышишь!
— Спасибо огромное!
И не успел он добавить еще предостережение-другое, как Джиллиан уже повесила трубку. А затем уселась поудобнее, обхватила руками колени и попыталась мысленно пронумеровать в нужном порядке те картины и звуки, что непременно следует «увековечить», как только съемочная группа доберется до заветных развалин. Но к вящему ее негодованию, мысли молодой женщины то и дело возвращались к яркому и непередаваемо эротичному видению влажных ягодиц Катберта Далтона.
В четвертом номере считая от ее собственного Катберт бросил трубку на рычаг и возвратился в душ. Проснулся он уже с час назад, и все это время ворочался с боку на бок, дожидаясь, чтобы буйство молний поутихло, предвкушая, как примет душ и побреется, размышляя о своей ремонтной бригаде, о трещине, образовавшейся в результате повышенного давления, об анализе и оценке объема внешних повреждений, каковые рассчитывал завершить уже сегодня.
Черт подери, да кого он дурачит? Большую часть этого времени он только и делал, что старался не думать о Джиллиан.
Катберту до сих пор не вполне верилось, что в ту ночь он и впрямь так дерзко обнимал эту женщину, а она льнула к нему так тесно и близко… Такого бешеного, самозабвенного, по-идиотски первобытного отклика на близость женского тела он не знал с тех пор, как…
Да, в сущности, никогда не знал.
Катберт поневоле взглянул в лицо горькой правде — и от увиденного в особый восторг не пришел. Да, безусловно, Джиллиан Брайтон и мертвеца из могилы поднимет, — с ее-то ясными фиалковыми глазищами и обольстительно-округлыми формами, не говоря уже об упругих, складненьких ягодицах, что так соблазнительно покоились на его колене, — но сексапильных сирен он на своем веку перевидал немало. На одной даже подумывал жениться. Кареглазая красавица-француженка с застенчивой улыбкой и дипломом агронома задержала его в окрестностях Амьена куда дольше срока, необходимого для завершения строительства плотины на реке Сомме. Однако связывать свою судьбу с иностранцем Франсуаза не пожелала, и злополучный инженер уехал из Амьена, думая, что сердце его разбито навеки. Однако, к превеликому его удивлению, «незаживающая рана» очень быстро затянулась.
И даже тогда, даже с Франсуазой, Катберт ни разу не ощущал ничего подобного. Ничего сопоставимого с тем приступом исступленной, просто-таки нокаутирующей страсти, что накатил на него, едва он заключил в объятия эту полузнакомую женщину, эту рыжеволосую, упрямую, невозможную Джиллиан. Да, к француженке его влекло, но влечение это он держал под рассудочным контролем, точно соразмеряя потребность с обстоятельствами… словом, ничего общего с испепеляющей, неутолимой жаждой, от которой разом пересохло в горле, едва Джиллиан прильнула к его груди.
