Алина Политова - Серпантин
Ты была непонятной, просто непостижимой. Твоё настроение могло поменяться без
видимых причин. Так же, как и ты сама. В школе, например, ты казалась мне
какой-то отрешённой, никогда не проявляла инициативы, чтобы сойтись с
одноклассниками, жила где-то внутри себя, совершенно не интересуясь тем, что
твориться вокруг. Оставаясь же со мной наедине, ты словно преображалась. Твоё
маленькое сердечко оттаивало, ты искренне смеялась моим глупым шуткам, с
удовольствием рассматривала вместе со мной яркие журналы, которые отец привозил
из-за границы, и даже иногда играла в мои мальчишечьи настольные игры.
Ложась спать, я часто думал о тебе и не мог понять, какая же ты на самом деле.
Холодная непроницаемая льдинка, которую знали одноклассники, или же самая милая
и весёлая девчонка, которую знал лишь я один.
Не знаю, был ли я ещё когда-нибудь счастлив в жизни, как в те недели (всего лишь
недели!) невинной детской дружбы с тобой. Я достиг тогда, казалось, самой
вершины блаженства и ничего больше от жизни не требовал. Только чтобы ты была
рядом, и я мог смотреть в твои прекрасные, самые прекрасные на свете глаза.
Однако у тебя были другие взгляды на дружбу.
Я всегда думал, что всё вышло случайно, и виноват в этом тот злосчастный журнал,
но сейчас понял, что журнал послужил лишь поводом. Ты бы всё равно рано или
поздно получила своё, ведь ты была очень странной девочкой и все свои начинания
предпочитала доводить до конца. Рок был твоей преданной собакой, и он
обязательно подсунул бы тебе подходящий повод. Впрочем, журнал тебе тоже
наверняка подсунул он.
Этот самый журнал лежал в мамином шкафу под стопкой простыней и, понятное дело,
я никогда его тебе не показывал. Те журналы, что мы смотрели, были совсем
другого рода. Автомобили, рекламные каталоги, комиксы на немецком языке, — в
общем, вполне нормальные. Но тот журнал! Нет, я бы сквозь землю провалился, если
бы ты открыла его. Даже самому мне стыдно было смотреть, а о том, чтобы показать
тебе, даже речи быть не могло.
Но в тот день я неосторожно полез в шкаф, чтобы достать наши любимые комиксы с
верхней полки и случайно сдвинул простыни, от чего обнажился яркий уголок
журнала. Ты моментально его заметила и без задней мысли потянула к себе. Когда я
увидел это, то едва не лишился дара речи. Меня охватил настоящий панический
ужас. Спрыгнув с табуретки, я вырвал у тебя ненавистный журнал и, весь дрожа,
спрятал его за спину.
— Что это? — удивлённо спросила ты, и в твоих зелёных глазах вспыхнуло
любопытство.
— Нельзя! — просто заорал я, мелкими шажками отодвигаясь от тебя. — Это папин
журнал, он не разрешает его смотреть!
В ответ ты только пренебрежительно повела плечиками.
— Вот ещё глупости! Он всё равно ничего не узнает. Мы только посмотрим и вернём
на место, что ты как маленький!
— Нет. — Я был непреклонен. Впервые за всё время нашего знакомства я сказал тебе
"нет". Даже когда ты неправильно решала какую-нибудь особенно сложную задачку из
учебника, я говорил тебе "да, правильно, но не совсем".
— Дай! — потребовала ты и протянула руку. Ты не сомневалась, что я подчинюсь.
Я повторил решительное "нет", но на этот раз голос мой дрогнул. Я испугался, что
сейчас ты обидишься и навсегда уйдёшь из моей жизни. Чертов журнал насквозь
прожигал мне руку, но я не мог, не мог! Тебе его дать. Ведь мне было известно,
что в нём.
— Тогда я ухожу. — Просто сказала ты. Предательский комок подкатил у меня к
горлу.
— Я тебя люблю! — из последних сил выкрикнул я и в ужасе сжался. Мне хотелось
сказать: "Милая, родная моя девочка, ведь я же люблю тебя, как же я могу
позволить твоим прекрасным чистым глазам смотреть на эту гадость!" Но, наверное,
я был ещё слишком молод, чтобы уметь облекать в подобные фразы то, что рождалось
в моём сердце, поэтому осталось только это "я тебя люблю".
Ты помнишь, что ты сказала мне в ответ?
С циничной усмешкой, такой взрослой и чужой на твоём детском ещё личике, ты
произнесла. Медленно и веско:
— Если это правда, то подчиняйся мне во всём. А сейчас отдай, пожалуйста,
журнал.
Ну и, конечно, я тут же тебе его отдал, — а что мне оставалось делать! Опустив
пылающее от стыда лицо, я протянул тебе то, что прятал за спиной, и остался
стоять с видом нашкодившего школьника.
Наверное, с минуту я не решался поднять голову. Просто стоял и слушал, как ты
быстро перелистываешь страницы.
Я ожидал любой реакции от тебя на те похабные картинки, но та, что последовала,
застала меня врасплох.
— Тебя пугают эти взрослые игры? — совершенно равнодушно спросила ты, отшвырнув
журнал. — Но твои родители это делают постоянно, из-за этого ты родился. Брось,
мальчишки не должны бояться этого. Наверное, это даже приятно. Спроси у мамы с
папой.
— Что? — растерянно спросил я, медленно поднимая глаза. Мне показалось, что я
ослышался, да и не ты вовсе сказала эти ужасные слова.
Но, увидев твоё злое лицо, понял, что это всё-таки ты…
— Ну что, заплачь ещё! Ты думаешь, тебя в капусте нашли? Ты такой трусливый, что
лучше будешь думать, что в капусте, да? Но я говорю тебе, это все делают каждую
ночь. Все взрослые, я знаю! И им нравится это делать! Они даже орать начинают
оттого, что им хорошо! Только вот, — твоё лицо на секунду стало озабоченным, -
только вот не могу понять, чего это нужно орать. Я, например, когда ем
мороженое, никогда не ору, хотя мне и приятно. Странно…
Я недоумённо захлопал глазами. Было до боли неприятно видеть тебя такой злой и
слышать, какие отвратительные вещи ты говоришь.
Повинуясь какому-то порыву, ты вдруг схватила меня за руку и потащила в мою
комнату. Остановившись возле кровати, ты повернулась ко мне и, уперев руки в
бока, насмешливо сказала:
— Раз ты любишь меня, то будем делать, как взрослые.
В первый момент я как-то не понял, что ты имеешь в виду и только глупо
улыбнулся, но когда ты, продолжая нагло смотреть мне в глаза, начала снимать
фартук и школьное платье, внутри у меня всё оборвалось. Я продолжал стоять, тупо
смотря, как ты раздеваешься, но мысли мои текли совсем в другом направлении. Я
лихорадочно думал о том, куда мне убежать из этой комнаты, вмиг лишившейся
кислорода, а ещё лучше умереть, чтобы никогда не видеть этого кошмара. Но шок,
охвативший меня был настолько силён, что я не мог сдвинуться с места.
