Брюс Федоров - Ветви терновника
Приободрившийся Данила снял телефонную трубку и начал накручивать номер Алексея.
– Ну, держись Лёха, сегодня я тебя точно размажу по корту.
Теннис, может быть, и является панацеей от многих жгучих проблем и помогает развеять многие тревожные мысли, которые напластовываются в голове и заставляют гореть кожу, потеть ладони и холодеть ноги, но в этом матче Данила был абсолютно не тот, как всегда. Мяч явно не хотел слушаться его. Он то летел за пределы корта, то умудрялся чиркнуть по краю ракетки и отрекошетить в стенку, но лучшей забавой для него было, несомненно, стремление влететь в сетку с тем, чтобы продемонстрировать, что сегодня Данила ровным счётом ничего не стоит.
– Что с тобой Дэн? – вопрошал Алексей, который уже давно перестал радоваться выигранным очкам и только изумлялся беспомощности своего партнёра. – Какая муха тебя укусила? Может ты проглотил за обедом какую-нибудь изысканную отраву из залежалых запасов нашей институтской кухни? Я тебя не узнаю. Таких низов исполнительского мастерства ты давно не демонстрировал. О чём ты всё время думаешь? Не видишь мяча, ракеткой машешь больше для отвода глаз. Может ты пояснишь, что происходит, в конце концов?
– А ты не очень удивишься, если я скажу, что я не смогу тебе ничего пояснить, – Данила сидел, согнувшись на скамейке в раздевалке, и расшнуровывал свои кроссовки. – Скажем так, бывают периоды в жизни, когда надо понять, что нужно сделать. Иногда это бывает крайне непросто, хотя бы, потому что ты не можешь определиться в своих желаниях.
– Говори, говори, – ухмыльнулся Лешка, – Сложно понять? Сложно понять? Какой сложный нашёлся. А, по-моему, всё предельно ясно. Маешься, потому, что Ирка в Болгарию укатила. Разве не так?
– Так, да не так, – Данила, был даже рад, что Алексей заговорил на тему, которая его волновала уже не так как раньше. – У меня с Ириной нормальные отношения. Письма она мне пишет. Правда больше о своих впечатлениях, о стране и экскурсиях. Ну, так что? Каждый был бы рад такой возможности побывать в другой стране.
– Да я не об этом, – досадливо поморщился Алексей, который уже успел переодеться и нетерпеливо посматривал на Данилу, который не торопясь вкладывал теннисную ракетку в чехол. – Не подумай, что я влезаю в ваши отношения, или упаси бог, навязываюсь со своими советами, но всё же скажи мне. Отчего ты не женишься на ней? Очень приличная девочка. Я бы на твоём месте…
– Вот именно. Хорошо, что ты не на моем месте, но всё же отвечу тебе. Дело не в Ирине. У нас с ней самые добрые дружеские отношения. Дружеские, я подчёркиваю. И думаю, этот вопрос исчерпан.
– Хорошо, хорошо, – быстро согласился Алексей, – Дружеские, так дружеские. Ты только не вздумай обидеться. Я ведь только так спросил. Да и вообще я уже тороплюсь. Меня Людмила заждалась. Кстати, я хотел попросить тебя об одолжении. Тебе первому рассказываю. Знаешь здесь такое дело. Мы с Людмилой через месяц должны пожениться. А чего тянуть? Так вот я хочу попросить тебя быть на свадьбе тамадой. Ну, сам понимаешь, ты не только мой друг, но и вообще публично признанный человек: солист вокально-инструментального ансамбля, комсомольский вожак и так далее.
– Ну, ну расскажи ещё чего-нибудь, – поморщившись, прервал его Данила, – Солист, вожак? Ну, какая всё это чепуха. Ты ещё скажи, что я Фрэнк Синатра и Чак Норис в одном лице. А за приглашение спасибо. Буду. Рад за тебя. Пойдём, уборщица уже второй раз заглядывает в раздевалку.
Оставшись один, Данила почувствовал некоторое облегчение, такое, какое обычно возникает у людей после докучливого затянувшегося разговора, когда его тема не увязывается с внутренним настроем людей, и тогда беседа неизбежно превращается в досужее жонглирование словами, в котором кому-то надо решиться побыстрее поставить неизбежную точку. Хотелось побыть в одиночестве и просто пройтись по вечернему городу, разглядывая пробегающих мимо своей характерной скороходью москвичей.
Этот город нравился Даниле. Он был не сложен для понимания, так как требовал от своих жителей усвоить только самые простые правила: не сиди на месте, не предавайся унынию, верь в себя и в город, и стремись к успеху. Город был похож на огромное колесо обозрения, установленное в каком-нибудь парке развлечений, которое иногда почему-то принято называть ещё и «чёртовым колесом». В нём люди, ожидая чуда и впечатлений, могут постепенно, как в капсуле машины времени, подняться на вершину славы и успеха, снисходительно обозревая сверху сразу ставших ничтожными и суетливыми человеческие фигурки, а затем, как часто и почти всегда бывает в жизни, низринуться вниз, чтобы опять слиться и раствориться в общей безликой массе.
Город мог всё: мог дать славу или осыпать денежными купюрами, мог поразить своим могуществом и вывести на свои проспекты толпы ликующих людей, но он не мог защитить и дать укрытие любви, самому естественному человеческому чувству, так как ежеминутно беспощадно разрывал и размывал его, потому что был эгоистичен и ревнив, требуя ежедневных жертвоприношений и поклонения только самому себе, чтобы насыщаться этой привязанностью, черпать в ней силы и существовать дальше.
Но сейчас Данила не думал об этом. Он просто шёл по знакомым плохо освещённым несмотря на вечерний час улицам, закинув сумку с ракетками за плечо и засунув руки в карманы кожаной куртки. Он глубоко вдыхал осенний холодный воздух, получая от этого наслаждение, хотя не чувствовал в нём той первозданной свежести, которую может дать только запах свежевспаханной земли и клейкой майской листвы, ещё нетронутой летним зноем. Иногда он всматривался в раскрасневшиеся на первом лёгком морозце лица проходивших мимо девушек, стараясь на ходу понять вечную загадку таинственной женской души. Но девушки лишь улыбались ему, прищуривали подведённые глазки и проходили мимо. Прогулка взбодрила его. Он почувствовал себя вновь уверенным в своих силах. Глупо тянуть время и заниматься бессмысленными рассуждениями. Сознание подталкивало его к самому обычному и логичному решению.
Нужно встретить Элизабет в институте и поговорить с ней. О чём? Ну, конечно, об учёбе, дипломе, да о чём угодно. Ведь не съест же она его, в конце концов. Даже странно, что столько дней он мается над пустыми вопросами. Всё валится из рук, мысли раздёрганными клочками не дают сосредоточится ни на дипломной, ни даже на теннисе. Надо же было умудриться просадить сегодня Лешке оба сета.
– Ведь у меня всегда складывались отношения с девчонками. И я кажется их понимал. Ни одна из них, ни в школе, ни в институте не упрекнула меня в нечуткости, нахальстве или даже в простейшей назойливости. И сейчас и с Надей, и с Леной, и с обеими Олями, и конечно, с Ириной у меня самые дружеские отношения. С ними всегда хорошо, интересно, необычно. Почему? Да хотя бы потому, что они другие и не похожи на нас, как существа с другой планеты. У них другой смех, другой взгляд, другое тело и даже другой запах, и ещё что-то почти совсем неуловимое, которое можно почувствовать то ли в движениях головы, то ли в повороте плеч и бёдер, то ли во вкусе их губ. Это всегда нечто особенное, что без слов сокрушающее действует на мужчину, заставляя его из грозного повелителя обстоятельств превращаться в робкого выпрашивающего милость кролика. Нет, не бывать этому.
