Лена Петсон - У Ромео нет сердца
– Мы зададим тебе лишь пару вопросов, и все, ладно? – медленно, словно объясняясь с иностранцем, спрашивает кто-то за кадром.
– Хорошо.
– Что тебе нравится в людях?
– Доброта.
– А не нравится?
– Зло.
– Наверное, злость?
– Зло.
– Ты прощаешь тех, кто тебя обидел?
– Прощаешь.
– А ты любишь кого-нибудь? У тебя есть любимая девушка?
– Да. Но это секрет. Она не узнает.
– Почему не узнает? Почему ты ей не скажешь?
– У нее есть сердце…
– Сердце есть у всех.
– Нет, не у всех, – говорит Димка. – Она будет страдать, как я. Не надо.
У меня нет платка, чтобы утереть слезы. Нет – я не плачу. Конечно, не плачу. Ведь мне нельзя – я в гламурном платье. Держусь. И вдруг понимаю, как сильно изменилась. Я больше не та наивная, честная девочка, которая пряталась за холмом в надежде увидеть чужое счастье и помечтать о нем, как о своем. И не та дурочка, которая обнимала и целовала своего выдуманного героя, выпрашивая у него любви. Я повзрослела. А может быть, я просто слишком много думаю…
– Очень славный парень, по-моему, – философски изрекает ведущий после того, как видеозапись заканчивается. – Честный.
Сейчас в нем нет былой резкости. Нет заносчивости, категоричности, высокомерия. Не улыбаясь, он смотрит на нас, так называемых «героев», и говорит о вполне понятных вещах: о честности, любви и дружбе, о защите обиженных… Неожиданно он оказывается рядом с Маринкой. Она внезапно меняется в лице, ее губы дрожат. Но длится это недолго – уже через пару секунд она, улыбаясь, произносит, как ни в чем не бывало:
– Видите, а ведь мы не напрасно сюда пришли. Даже одно то, что зрители узнают, что люди с аутизмом могут любить, уже очень важно. А вопрос с кафе мы постараемся как-нибудь решить.
– Надеюсь, что полюбовно? – уточняет ведущий, делая акцент на последнем слове.
– Конечно-конечно, – жеманничает Марина. – Разумеется, мы готовы пойти на уступки. Всякое бывает, мы это понимаем.
* * *Я выхожу из студии и оказываюсь в длинном коридоре. «Жизнь – не стремительно мчащийся поезд, с которым любят сравнивать ее режиссеры», – думаю я. Это обычный бесконечный серо-белый коридор. Вернее, лабиринт из коридоров. Здесь никто не отвезет тебя в мягком вагончике в счастливое будущее: ты сам ищешь выход, сам идешь, вкладывая усилия в каждый шаг…
– Юля, здравствуйте!
Она отвлекается от разговора с каким-то мужчиной и стремительно шагает в мою сторону. Ирина, эта шикарная женщина, идет ко мне – спокойная, улыбающаяся, красивая. Как роза в летнем саду – ухоженная, без изъянов. «Разве можно с ней конкурировать?» – мелькает в голове, пока я иду ей навстречу.
– Здравствуйте!
– Ну, как ты?
Это жесткое «ты» заставляет меня вздрогнуть. Не то чтобы оно как-то задевает меня, нет, – просто оно так резко контрастирует с ее образом, что на секунду мне кажется, будто вместо великосветской львицы передо мной стоит обычная тетка, тыкающая малознакомой девочке. Вблизи ее взгляд кажется еще более высокомерным и презрительным. Наверное, я придираюсь… Она тоже оценивает меня.
– Все хорошо, – дежурно отвечаю я.
– Ты была сегодня просто неотразима! – говорит она.
Что означает это выражение лица, это восхищение моими несуществующими успехами? Я смотрю, как она держит сумочку, которая стоит чуть меньше нашей квартиры, как нервно растопырены ее ухоженные пальцы, – и пытаюсь понять, может ли он ее любить… Интересно, как они делают это, как шепчут друг другу слова любви, как выглядят, когда вместе просыпаются…
– Спасибо. А вы тут как оказались? – спрашиваю я, решив, что ее «ты» дает мне право на любопытство.
– А ты разве не знаешь?
О, если бы знала – я не задавала бы подобных вопросов. С великодушным видом спустя пару секунд она продолжает:
– Я продюсер фильма.
– Да? А я думала, что вы с мужем как-то связаны с благотворительностью…
– Мужа у меня давно нет, он умер, – говорит она с напускной грустью. – Он был известным врачом, владельцем сети клиник, и занимался благотворительностью.
– Понятно.
– Я вот что думаю… – Ирина подходит ко мне еще ближе и окидывает с ног до головы пристальным взглядом. – Может, нам сделать из вас с Марком пару…
– То есть? – первые пару секунд я действительно не понимаю, что за ерунду она несет.
– Вы будете хорошо смотреться вместе, и это поможет продвижению фильма, – поясняет она. – Впрочем, это не коридорный разговор. Надо подумать.
По дороге домой я думаю о том, как нагло обманываю окружающих. Моя кажущаяся покорность убеждает их, что я сыграю свою роль на ура – буду вращаться среди нужных людей, говорить правильные слова и безропотно делать все, что потребует от меня слава. Но уже сейчас, когда съемки фильма в разгаре, а до его выхода – еще немало времени, мои честолюбивые планы вышли за рамки приличия…
Глава пятая
Час спустя я иду по набережной и все еще думаю о том, что падаю слишком стремительно. Я уже совсем не уверена, что моя ложь неочевидна. Да, мне не пришлось говорить неправду – я просто преподнесла все в той обертке, которую давным-давно придумали за меня. Однако бог с ней, с ложью, облеченной в слова… Что делать с ощущением собственной никчемности от того, что я вру даже себе?
В кармане вибрирует телефон. Я с трудом достаю его замерзшими руками, вижу на экране неизвестный номер. Неужели!
– И как тебе сейчас, стыдно?
– Простите, что? – не знаю, почему, но я вновь говорю с ним на «вы».
– Иногда ложь вроде бы и не выглядит ложью, правда? – говорит он вкрадчиво.
Есть вещи, которые я никогда не была готова с кем-либо обсуждать, – это мои личные качества и мотивы моих поступков. Даже самой себе еще пару минут назад я запрещала размышлять об этом, и вот – он озвучивает мысли, с которыми я беспощадно борюсь. От удивления не могу произнести ни слова…
– Правда ведь?
– Кто ты? Моя совесть, да? С чего ты взял, что вообще можешь мне звонить и уж тем более говорить подобное! – только договорив, я отмечаю, что вновь перешла на «ты» и повысила голос, еще чуть-чуть, и мой тон приблизится к ультразвуку. – Не звони мне больше. Ни в качестве принца, ни в каком-нибудь другом. Не звони.
Выключив телефон, я поднимаю с дороги камень и бросаю его на лед замерзшей реки. Только что он был у меня в руках, и вот его нет. Только что моя совесть разговаривала со мной, и вот вновь тишина. Прежде я никогда не испытывала ничего подобного: только что кто-то затронул чувствительную струнку глубоко внутри меня, куда я никого не пускала.
Я кладу телефон в сумку и резко прибавляю шагу: иду быстро-быстро, стараясь не думать о произошедшем. Так я убегаю от совести. Завтра я буду жить иначе и сделаю все, чтобы оправдать свою ложь, – стану лучшей на свете Джульеттой, лучше всех сыграю любовь. Всеобщие усилия, скандалы, пиар – ничего не пройдет даром. Я буду лучшей, меня ждет успех, а пока – я еще прибавляю шагу. И бегу, бегу…
