Татьяна Герцик - Роман в утешение. Книга вторая
— Как ты думаешь, каким образом можно оставить наблюдение за домом?
Одна бровь у него недоуменно поползла наверх, но ответил он крайне сдержанно:
— Да по-разному — от человека в кустах до камеры слежения.
Камера слежения. Что ж, это всё я и сама знала. Но вот поставлена ли эта самая камера слежения на подъезде к дому или нет? Засекли нашу машину, и, если да, то какие будут сделаны выводы? Сердце сжал откровенный страх, хотя это было просто глупо. Ну и что, если меня найдет Пронин? Не поеду с ним больше, только и всего. Я отчаянно хорохорилась, хотя прекрасно понимала, что это легче сказать, чем сделать.
Принахмурившись, Семен вдруг сказал поразившую меня вещь:
— Даже если камера или кто там видели нашу машину, то вряд ли записали наши номера, они все в грязи. А УАЗиков в этих краях — пруд пруди. К тому же ты там сама на себя не похожа, да и стекла на машине в пыли.
Это было поразительно. Как он мог понять, о чем я думаю? Да еще принять подобные меры предосторожности, я ведь помню, что машина у него всегда была в образцовом состоянии. Но в своих выводах он не прав. Если пленка попадется на глаза Пронину, он непременно что-нибудь заподозрит. К тому же мы проехали мимо дома несколько раз. Эх, зря я всё это затеяла, но что-то моя потрепанная логика в последнее время уж очень сбоит. Ладно, что хоть с интуицией всё в порядке, ведь успела же я вовремя скрыться в УАЗике.
Семен посматривал на меня с ожиданием, надеясь на пояснения, но их не последовало. Мне просто было стыдно. Объяснять человеку, который тебе больше, чем нравился, безрассудность и безнравственность некоторых своих поступков крайне неприятно, и я этого делать не стала.
Привезя меня домой, он молча смотрел, как я вылезаю из машины и разминаю затекшие ноги. Скованно его поблагодарив, я ожидала в ответ хоть каких-то слов, но Семен молча уехал, показав мне, что тоже умеет сердиться.
Я не обиделась. За что? Он же совершенно прав. Если уж у нас такие нестандартные отношения, то я просто обязана хоть немного рассказать ему о своем прошлом.
В доме было прохладно, но слегка отдавало затхлостью. Я распахнула окна и двери, стремясь прогнать неприятный запах, а заодно и немного просушить комнаты. Выцветшие ситцевые шторки на окнах заплескались, подобно маленьким парусам, и я невольно вспомнила яхту, Романа, и всё, с ним связанное.
Нельзя сказать, что прежде я о нем не думала, но сейчас воспоминания обрели и цвет, и запах, и даже вкус. Может быть, подействовала явственная угроза разоблачения, но прошлое обрело такую остроту, что я пошла во двор и окунула покрывшиеся испариной ладони в ведра с водой, стоявшие на лавке возле колодца.
Боль или разочарование эти воспоминания мне не принесли, скорее наоборот. Я вспоминала о времени, проведенном с Прониным, как о просмотренном когда-то довольно занимательном фильме. И ясно понимала: обратно в золотую клетку я ни под каким предлогом не хочу. Как же быть? Снова удирать от возможной опасности или притаиться и ждать, что будет?
Удирать ужасно не хотелось. Во-первых, потому, что рядом был Семен, а видеть его или хотя бы слышать превратилось у меня в каждодневную потребность, а, во-вторых, где гарантия, что меня не засекут по дороге? Моя машинка и ее номер хорошо известны Пронину, и то, что меня до сих пор не нашли, говорит просто о моем везении — светилась я под камерами слежения ГИБДД предостаточно.
Я решила никуда не ехать, хотя просто физически чувствовала, как неумолимо сужается вокруг меня кольцо облавы. Но кто этот холодноватый тип, что говорил обо мне с Прониным? Специально нанятый детектив или новый начальник охраны? После моего побега Попов вряд ли пребывает в этом качестве.
Зажмурив глаза, я представила твердое лицо с внимательными глазами, и мне стало не по себе. Да уж, такой не позволит никаким сантиментам помешать выполнению поставленной перед ним задачи. Откуда он, интересно? Не из военной ли разведки? Я знала, что олигархи охотно берут на службу демобилизованных по возрасту офицеров из элитных подразделений нашей армии. Похоже, что и этот оттуда.
Смеркалось, в небе появились первые звездочки, и я вышла на улицу, посмотреть, как там поживают мои старушки. Из окошка бабы Нюриного дома доносились выстрелы и чьи-то крики, особенно неприятные посреди деревенской тишины. Опять они смотрят какой-то детектив. И не надоедает? Одернув себя, я припомнила, что я-то смотрела телевизор всю свою сознательную жизнь, да и бессознательную тоже, а они наверстывают упущенное.
Присев на скамеечку, бездумно смотрела на ярко-розовую зарю, когда в киношные выстрелы примешался какой-то другой, посторонний резкий звук. Я враз насторожилась. Что это? Скоро стало ясно, что к деревне гонит какой-то мощный мотоцикл. Кто бы это мог быть? На всякий случай я прошла за калитку и закрыла за собой двери. В моих окнах свет не горел, и в зареве полыхающей зари было не понятно, обитаемый дом или нет.
Стараясь не высовываться, пробралась к небольшой щели в заборе и, присев, стала изучать обстановку. В какой-то момент мне показалось, что я похожа на смешную ворону, пугавшуюся каждого куста, но тут перед домом бабы Нюры остановился Хиндаху, с которого спрыгнули двое крепких мужиков.
У меня от страха зашлось сердце. Звонить или нет Семену? Но он все равно не успеет, если это и впрямь за мной…
Один из приехавших, в черном сверкающем шлеме, громко заколотил в воротной столб бабы Нюриного дома. Звук телевизора стал потише, и на пороге показались все мои старушки. Недовольно глядя на пришельцев, спросили, чего им надо.
— Вы не видели здесь женщину тридцати лет с хвостиком, по имени Рита? Или с другим именем?
Я замерла. Вот и всё. Сейчас бабульки честно доложат им, что живу я напротив, и прости-прощай моя свобода! Но просто так им я не дамся. Пока они будут сюда ломиться, я запрусь в погребе и позвоню везде, куда успею — от милиции до Георгия. И пусть бережется тогда этот наглый Пронин!
Но тут старушки доказали, что не так уж они просты, как казались. Свирепо глядя на них, Вера Ивановна заявила:
— Нет тут никаких молодых женщин! Тут только немолодые, то есть мы! И чего вы тут всё вынюхиваете? Спереть чего удумали?
Мужики переглянулись, но отступать не думали.
— Нет, нам тут ничего не надо. А за информацию мы вам заплатим. Сто тысяч не хотите?
Тут уже на них ополчились все бабульки. Покрыв их простым русским матом, баба Маруся, поддерживаемая дружным хором, доступно разъяснила, что здесь никого из чужаков нет и не было. И пусть-ка эти типы катятся откуда пришли, пока на них волкодава не спустили.
Волкодавов здесь не бывало лет десять, но почему-то именно эти слова убедили пришельцев убраться восвояси. Они молча развернули мотоцикл и понеслись по дороге, подлетая на кочках и ухабах на полметра.
