Мой сталкер (СИ) - Лазаревская Лиза

А я не понимала, от чего плакал – от стыда?

Ведь зачем нужна такая дочь? Такая грязная. Б/у.

Даже машина у папы новая в такие непростые для страны времена, а дочь – б/у.

Мне омерзительна грязь, которая на мне.

– Когда с девушкой случается подобное, есть одна сложность – кроме, конечно, того, что нужно это пережить. Нужно ли рассказывать родителям? Мне кажется, я прочитала сотни тысяч историй других девушек. И всем им было хуже, чем мне. Просто потому, что у них не было таких отцов, как у меня. Они писали, что родители им не верили, что виноваты сами. Одну девочку домогался родной дядя – когда она рассказала это бабушке, та приказала ей заткнуться и не придумывать. Обозвала ее разгульной девчонкой, ты представляешь? Родная бабушка.

Андрей внимательно слушает, а у меня уже не хватает сил, чтобы говорить спокойно.

– А я им смерти пожелала. Всем троим.

– Я убью их.

– Не убьешь.

– Увидишь.

Кроме нас, на пляже сидит парочка старичков и ребята с собакой, бегающей вдоль пирса. Андрей резким движением кладет меня спиной на плед. Нависает надо мной. Проводит большим пальцем по щеке. Убирает остатки недавних слез.

– Принцессам нельзя плакать.

– А что можно?

– Целовать принцев.

Андрей тянется суховатыми губами к моим, скользит рукой к бедру, другой прячет пряди мне за уши, так осторожно, будто боится вырвать волосок.

Момент нескончаемой радости все-таки проходит, потому что короткий звук телефонного уведомления прерывает нас. Не спрашивая, Андрей берет мой телефон, который валяется справа от нас. Внимательно вчитывается в сообщение.

– Блин, как же он меня достал. Если я сломаю ему челюсть, он перестанет с тобой общаться?

– Вообще-то это мой телефон.

Ненавижу, когда без спроса берут мои вещи, а Андрей с читает это чем-то само собой разумеющимся, как будто я – его собственность, и он должен контролировать каждый мой шаг. Не первый раз уже позволяет себе подобное, но если до этого мы оба старались сгладить ситуацию, то сейчас хочется объяснить ему, что мне не нравится такое поведение.

– Не читай мои сообщения, пожалуйста. Я же твои не читаю.

– На, читай. – Достает телефон из кармана и протягивает мне.

– Не буду.

– Потому что не хочешь, чтобы я твои читал?

– Тебе не стыдно поднимать эту тему? Особенно сейчас. Ты прочитал обо мне достаточно. Прочитал, не спрашивая, без разрешения. И хочешь продолжать контролировать меня?

– Хочешь поговорить об этом? О том, что я проявил инициативу? О том, что влюбился? Хотел защитить тебя?

– Я говорю не об этом.

– Именно об этом, золотце. Извини, если я такой дебил, переживаю, что любой гондон может с тобой…

– Может со мной?

– Я недоговорил.

– Я дослушала.

– Успокойся, я же забочусь.

– Мне жаль, что хоть и не по моей вине, ты, как и большинство других парней, всегда будешь видеть во мне шлюху, с которой может переспать любой желающий. Только потому, что меня пятнадцатилетнюю изнасиловали.

– Лизуш…

– Не называй мое имя. Я домой. Там меня никто не изнасилует.

– Я отвезу.

– Не надо. Извини еще раз за то, что позволила себя изнасиловать. Но я не виновата в том, что было в прошлом. Я не виновата в том, что из меня сделали вещь, которой я всегда буду.

Голос дрожит.

Больнее всего не то, что со мной сделали.

Больнее всего то, что во мне видят девушку, которая позволила с собой это сделать.

– Видимо, для тебя тоже.

Глава 13

Примирительная переписка

Не жива я и не живу.

Не жива как целостная личность.

Есть я – взрослая.

Есть я – ребенок.

И в жизни все настолько неизменно, что каждый раз внутренний ребенок страдает от меня внутренней взрослой. Разве забитый внутри ребенок был готов к тому, чтобы меня лишали девственности против моей воли? Засовывали пальцы, раздвигали ноги и разрывали одежду, как какие-то звери?

Если бы все это сопровождалось лишь эмоциональной болью… Но я навсегда запомню остро режущее ощущения, словно тебя протыкают ножами, снова и снова. Хорошо наточенными ножами.

В момент, когда жизнь пытается тебя уничтожить, вспоминается все – и вечно лезущий со своими советами отец, и хороший мальчик, которого ты постоянно отвергала, и каждая протянутая попрошайкой рука. Тебе хочется вернуться в любой момент твоей жизни, потому что нет ничего хуже, чем то, что с тобой делают.

Возможно, я погорячилась и некрасиво себя повела с Андреем. Нечего оправдывать себя, просто… Глупо даже надеяться, что какой-то парень может забыть о подобном, что бы там папа ни говорил.

«Для настоящего мужчины это ерунда».

«Никто на это даже не посмотрит».

Изнасилование – не порок, это диагноз, клеймо, шрам на всю жизнь. Изнасилование – не просто о том, что было, а о том, что никогда не забудется.

Если сука не захочет, кобель не вскочит… Не хочется вспоминать, но именно так нам – школьникам – говорила классная руководительница, когда девочки жаловались на то, что к ним пристают парни. У взрослой женщины язык поворачивался осуждать девушек, цепляясь за этот уродливый аргумент, который относится не к людям, а собакам.

Именно в таком направлении повернуты мозги у каждого.

Выходит, и у него.

Тогда зачем он игрался? Выслеживал? Запрещал общаться с кем-либо? Ревновал и проявлял – или имитировал – заботу? Не для того, чтобы затащить в постель, но зачем тогда?

Андрей даже не пишет.

Может, он понял внезапно? Не сразу пришло осознание, что я не от производителя, а с рук?

Так они шутили.

Так шутили, когда кидали меня из руки в руки.

Так шутили, когда затыкали рот.

Наверное, страх затмевает мне глаза. Страх того, что принятие Андрея – временное. Страх того, что будучи изнасилованной, ты никогда не избавишься от чувства вины (заткнись и скажи спасибо, что я вообще подобрал тебя, шавка).

Если бы он не знал этого…

Который раз мы с Андреем появляемся в сети почти одновременно.

Я точно не собираюсь отправлять ему что-то, но, может, сделать видимость, будто печатаю?

Хотя зачем позориться… Зачем навязываться…

Сто раз он скажет мне о любви, но и этого будет недостаточно для того, чтобы не чувствовать себя запятнанной.

Мне омерзительно то, что я имею право на отношения.

Собираюсь закрыть «Телеграм» и продолжить готовиться к экзамену – наконец-то последняя пересдача. Преподаватель ради меня не закрывала ведомость до июля. Надеюсь, хотя бы завтра это закончится.

Закрываю распахнутое окно, чтобы капли дождя не падали на подоконник.

В последний раз смотрю на его статус в сети.

Андрей, словно чувствуя мое уныние и одиночество, начинает печатать. Кончики пальцев и уголки губ немеют. Чуть не плача, переворачиваю телефон экраном вниз. Боюсь любых его слов. Захожу в чат. Дожидаюсь уведомления. Зажимаю диалоговое окно с ним, чтобы прочитать сообщения скрытно.

Андрей печатает

Андрей: успокоилась?

Андрей: в куколды меня записала?

В браузере пытаюсь выяснить, что такое куколд. Куча сайтов дают определения:

«Переведено с английского языка: рогоносец – муж неверной жены».

«Есть категория мужчин, которые абсолютно не переживают за то, что жена им изменяет, скорее наоборот.

Высшая степень удовольствия для них – когда жена делает это на их глазах».

Неужели можно было ожидать чего-то другого? Особенно от Андрея? У него на лице написано «консерватор, выступающий за патриархат в отношениях». Тяжело ему было осознавать, что он влюбился в обесчещенную девушку?

Вновь открываю «Телеграм» и вижу в маленьком синем кружочке напротив его имени цифру три.