Элейн Гудж - Любящие сестры
А ведь я считала это само собой разумеющимся. Мне и в голову не приходило, как тяжела ее работа.
Острая боль потери охватила ее. Она сама не ожидала, что так сильно скучает по Бель Жардэн. Горячие слезы были готовы хлынуть из глаз. Сейчас хотелось только одного – уткнуться лицом в посудное полотенце и зарыдать в голос. Но разве это возможно? Лорел ждет ее в пустой квартире. В холодильнике ничего нет, кроме пачки молока и половины банки консервированного тунца. Этого едва хватит и кошке. Если у нее не будет сегодня чаевых, придется попросить у Ника аванс и купить по дороге домой немного овощей.
Но когда в крутящихся дверях появилось плечо босса, Энни затрясло с ног до головы. До чего же она была глупа, до чего наивна, когда думала, что легко справится с работой официантки!
Подавив неудержимое стремление выбежать через заднюю дверь, она заставила себя стоять с высоко поднятой головой, и только одна мысль билась в мозгу: «Мне нельзя потерять работу».
Она твердо шагнула навстречу боссу, жилистому греку с сизым шрамом от правого глаза до подбородка. До того, как он скопил деньги и смог открыть собственное дело, по словам Лоретты, он работал грузчиком. И однажды конец лопнувшего такелажного троса отскочил ему в лицо. Шрам задел уголок рта, придав ему неизменное злодейское выражение.
Энни замерла. Она смотрела на босса прямым взглядом. «Никаких слез, никаких жалобных объяснений, – приказала она себе. – Муся никому не позволяла хныкать в своем присутствии, а от нее самой вообще никто не слышал ни одной жалобы, как бы ни была она больна и несчастна».
– Я очень сожалею, что так получилось, – сказала Энни. – Я старалась сделать, как лучше.
Его лицо несколько смягчилось. Он покачал головой:
– Я понимаю. Но видишь ли… мне надо, чтобы дело шло без проблем. Я готов простить одну ошибку, ну, две. Но ты, Энни… наверно, чересчур стараешься. Поэтому все и валится у тебя из рук. Ты мне все портишь. Эта дама – моя постоянная клиентка. Она требует, чтобы я заплатил за испорченную одежду. Я, естественно, улыбнулся и сказал: «Николас Димитреу всегда отвечает за свои ошибки». Но такой способ вести дело меня не устраивает. Поэтому, прошу прощения, но тебе придется уйти.
Он повернулся и отошел.
– Подождите! – крикнула ему вслед Энни.
Она не должна унижаться, но и позволить себе потерять работу она тоже не может. Сдавленное рыдание сотрясло ей грудь, отчего голос стал тонким и дрожащим.
– Я заплачу за эта. Запишите мне долг. Мистер Димитреу, мне очень нужна эта работа, правда! Пожалуйста, ну, в последний раз!
В этот отчаянный момент все закачалось и вспыхнуло у нее перед глазами. Показалось, что она не выдержит и разразится рыданиями, как последняя дура.
Изувеченный рот Ника сложился в печальную улыбку.
– Я дам тебе совет, Энни. Наша работа не для таких девушек, как ты.
Энни замерла глядя, как он быстро вышел через крутящуюся дверь.
К ней подошла Лоретта и обняла за плечи.
– Тебе это тяжело сейчас принять, но, поверь мне, он прав. Ты слишком нежная для этой помойки. Мне почему-то кажется, что ты актриса или фотомодель, у которой полоса невезения. Что, скажешь, не угадала?
Водянисто-голубые глаза Лоретты приобрели тоскующее выражение. Однажды она призналась Энни, что самое худшее в их работе – это необходимость каждый вечер пропускать телесериал «Дни нашей жизни».
Энни, тщательно избегавшая каких бы то ни было откровенных разговоров, почувствовала себя польщенной. Ей сейчас так не хватало сочувствия! Но черные мысли, собиравшиеся на горизонте сознания, уже надвинулись на нее. Как она найдет другую работу? Как заплатит за квартиру? Как прокормит себя и Лорел?
У нее осталось всего сорок два доллара и семьдесят два цента – чаевые, заработанные с таким трудом, и остаток от продажи драгоценностей. Этого, если прибавить недельный заработок в «Парфеноне», едва хватит, чтобы протянуть до конца месяца. И то, если они будут очень-очень экономны. А потом…
«Господи, что же я буду делать!» Трясясь от страха, как в ту последнюю ночь в Бель Жардэн, Энни взяла конверт со своим жалованием, приготовленный для нее мистером Димитреу, и ушла.
На Восьмой авеню, проходя мимо овощного магазина с пучками салата, помидоров и яблок на витрине, она вспомнила эпизод из фильма «Унесенные ветром», где Скарлетт, которую рвет от редиски, грозит кулаком в небо и клянется: «Я больше никогда в жизни не буду голодать».
Размышляя о том, насколько киношная ситуация походила на ее собственные затруднения, Энни горько усмехнулась: «Как же теперь быть?»
Надо что-то придумать. Обязательно.
– Барух ата адонай, элохейну мелех хаолам…[3]
Энни закрыла глаза, и поющий голос Ривки, молящейся при свечах, успокоил ее.
Втихомолку присоединившись к молитве, Энни добавила про себя:
«Господи, помоги мне, пожалуйста, найти работу! Что-нибудь такое, с чем я бы справилась… чтобы я была там на месте».
Открыв глаза, Энни взглянула на Ривку, с ее аккуратно завитыми темными волосами, в цветастом платье с длинными рукавами, сидящую напротив мужа за обеденным столом, окруженную многочисленным семейством, между Лорел и Сарой. Затем непонятные слова молитвы на еврейском языке подхватили все остальные, но на этот раз хор вел мистер Груберман. Голоса накладывались один на другой. Нежные высокие тона Сары, Лии и четверых младших братьев сливались с вибрирующим самоуверенным контральто тринадцатилетнего Мойши. Неожиданно Энни услышала рядом с собой тонкий голосок Лорел, подтягивающей то одну, то другую фразу. Оглянувшись на ее клетчатый сине-белый джемпер и курточку с матросским воротником, Энни еле слышно ахнула от удивления. Когда Лорел успела запомнить слова?
Ривка, видимо, тоже заметила это. Улыбнувшись Лорел, она сказала:
– Молодец, шейнинке. А хлеб освящать ты мне поможешь?
Лорел смущенно кивнула, и Ривка подала ей хлебный нож. В широком лезвии отразились колеблющиеся язычки зажженных субботних свечей, стоящих на буфете в серебряных подсвечниках.
– Барух ата адонай, – начали вместе Ривка и Лорел. Затем Ривка замолчала и кивнула Лорел, предоставляя ей продолжать. Лорел запнулась, ее бледные щеки зарделись. Подняв глаза, она бросила пугливый взгляд на сидящих за столом, но, поняв, что никто не собирается над ней смеяться, глубоко вздохнула и, запинаясь на каждом слове, закончила:
– …элохену… мелех… хаолам… хамон… лехем… мин хаоре…
Счастливо улыбнувшись, Лорел сняла белоснежный плат с большой плетеной халы и подождала, пока Ривка отрежет от нее край и передаст ей. Затем, следуя указаниям Ривки, отщипнула от этого хлеба небольшой кусочек и положила в рот, передав остальное Энни. Один за другим каждый из сидящих за столом отломил свой кусочек халы и съел, и таким образом был разделен весь отрезанный Ривкой ломоть.
