Энн Цвек - Жена ловеласа
Однако интеллектуалкой Мэгги не была и не питала на сей счет иллюзий. Многочисленные остроты и каламбуры влетали ей в одно ухо и вылетали в другое, а вот Джереми подчас умудрялся вовремя вставить лаконичный и остроумный ответ, отстаивая честь perfide Albion,[41] как настойчиво называли их страну французы. Званые обеды были для Мэгги настоящей пыткой, пока она не придумала одну хитрость. Сидевшие до обе стороны от нее французы — дерзкие, уверенные в себе, волнующие женские сердца, настоящие hommes du monde,[42] — иногда соглашались снизойти до недолгого общения с ней. «Что вы думаете о последней работе Бернара-Анри Леви?[43]» — спрашивала она надменного джентльмена слева. Пока он отвечал, у нее было время поклевать предложенную еду. Затем Мэгги обращалась к господину справа, стараясь говорить робко и неуверенно: «Вам понравилась последняя выставка в Бобурё?» Когда дело доходило до десерта, мужчины уже вовсю обсуждали через ее голову финансовые или философские вопросы, а она спокойно наслаждалась шоколадным муссом.
Теперь Мэгги понимала, что по трезвому размышлению время, проведенное в Париже, было далеко не самым счастливым периодом ее жизни. Джереми постоянно был занят какими-то важными делами — кажется, связанными с Европейским Союзом. Супругам очень редко удавалось провести вечер вдвоем. Вероятно, именно поэтому Жильберто и удалось привлечь ее внимание.
Он недолго был послом Аргентины — мрачноватого вида человек, не пользовавшийся популярностью среди коллег. «Даго»,[44] — коротко отозвался о нем Джереми. Жильберто редко появлялся на светских мероприятиях, потому что, в отличие от большинства послов, не был женат. Возможно, он был вдовцом — ходили слухи, будто он пережил какую-то трагедию. Мэгги хорошо помнила встречу с ним на новогоднем празднике в аргентинском посольстве.
На той вечеринке было действительно весело — настолько сильно она отличалась от обычных дипломатических приемов. Мэгги тихо сидела у стены, смаковала крепленое красное вино и слушала печальное танго в исполнении оркестра. Джереми за соседним столиком разделывал кусок аргентинской говядины с кровью. Она ощутила присутствие Жильберто еще до того, как подняла взгляд и увидела, как к ней наклоняется кудрявый темноволосый мужчина. На смуглый лоб упал непокорный локон. Его близость обозначилась легким мускусным запахом с примесью лайма. Он только что танцевал, и диковатая веселость еще сохранилась в его глазах.
— Хотите потанцевать? — улыбнулся он.
— Нет, нет, благодарю вас, — смущенно отказалась Мэгги. — Я не умею танцевать танго!
— Все умеют танцевать танго, — возразил Жильберто, помогая ей встать. — Главное, чтобы попался подходящий партнер.
Он вытащил Мэгги в середину зала. Зал вдруг с огромной скоростью закрутился. Мэгги покачивалась в такт музыке, прижавшись к груди Жильберто. Его уверенная рука лежала у нее на пояснице, вселяя решимость. Ошеломленная Мэгги сдалась, покорилась его властным объятиям, ей казалось, будто ее тело и ноги покорно выполняли волю партнера, вне всякой зависимости от ее собственных желаний.
— Cuando pasaste a mi lado se me apreto el corazon,[45] — тихонько напевал он по-испански, глядя ей в лицо все с той же необузданной и заразительной веселостью.
Когда музыка закончилась, Жильберто проводил ее обратно. Усевшись на свое место, Мэгги, охваченная жаром, не имевшим никакого отношения к температуре воздуха в комнате, силилась загнать обратно, закупорить, как джинна в бутылке, разбуженную в ней первобытную страсть и необъяснимую тоску. Но они продолжали тихо бродить и пузыриться внутри ее, как варенье из крыжовника в летней кладовой у мамы.
— Тебе, кажется, понравилось, — сказал Джереми по дороге домой.
— Что понравилось? — спросила Мэгги. Она пропустила его слова мимо ушей, вспоминая ощущения от прикосновений сильной руки Жильберто.
— Танцевать танго.
— Ах да. — Она усмехнулась. — Знаешь, говорят, чтобы танцевать танго, нужны двое, а по-моему, достаточно и одного.
Теперь, прогуливаясь по парижским бульварам, покрытым ковром из желтых осенних листьев, Мэгги вдруг поняла — в отличие от других городов, с Парижем у нее было связано очень мало сентиментальных воспоминаний. Они с мужем постоянно ходили на официальные мероприятия. Не раз холодным зимним утром она стояла рядом с Джереми, присутствуя при возложении цветов на Могилу Неизвестного солдата. Сидела в первом ряду на всевозможных собраниях, слушая нескончаемые речи, и любезно улыбалась, мучаясь в неудобных туфлях. Впрочем, независимо от страны пребывания, ораторы говорили жутко долго и скучно. Лишь американцы излагали свои мысли кратко, ярко и интересно, вызывая восторженный отклик аудитории.
Мэгги обменивалась рукопожатиями с политическими деятелями, делала реверансы перед королевскими особами. Изредка ей доводилось встречаться с поп-звездами и оперными примадоннами. Однако описать свои по-настоящему глубокие впечатления от всего этого можно было бы на оборотной стороне одного конверта. Никто не сказал ничего такого, что могло бы запомниться, большинство людей даже не удосуживались заглянуть Мэгги в глаза. Короткие встречи со знаменитостями и сильными мира сего на самом деле не дают никакого о них представления. Увидеть и обменяться парой банальных фраз — еще не значит узнать человека.
«Боже, ты действительно с ними знакома? — со священным ужасом спрашивала какая-нибудь мамина подруга. — И какие они?» «Такие же, как на фотографиях» — вот единственный ответ, приходивший Мэгги в голову. Иногда, правда, она слегка удивлялась, когда человек в жизни оказывался гораздо меньше ростом, чем ей казалось до знакомства с ним.
Все полагают, будто жизнь жены дипломата — сказка, воплотившаяся наяву, однако на самом деле это работа, причем нелегкая. Мэгги и Джереми приходилось появляться на трех-четырех важных протокольных мероприятиях за один вечер. Временами Мэгги ощущала себя актрисой, которая встряхивала костюм и наносила макияж в гримерной перед очередным спектаклем, вроде любительской версии оперетты Гилберта и Салливана. В некоторых посольствах жены рассматривались как члены общей команды и наравне с мужьями участвовали в процессе создания благоприятного имиджа родной страны — но только не в Париже. Здесь от Мэгги требовалось оставаться в тени и следить за ведением хозяйства, а в этом она вполне полагалась на грозную Мариэлизу.
Как жена дипломата высокого ранга, она должна была общаться с другими «посольскими дамами», как их называли в дипломатических кругах, и заниматься благотворительностью. К примеру, в Вене они с Хилари Макинтош устраивали ярмарки в пользу местного сиротского приюта, а однажды даже организовывали бал по случаю дня рождения королевы.
