Энн Цвек - Жена ловеласа
Каждое утро Мэгги отправлялась в кафе «Флор» и за чашкой кофе со сливками созерцала окружающий мир. Вскоре официанты стали узнавать ее и приносить заказ по первому же сигналу. А она начинала чувствовать себя в Париже, всемирном центре моды, примерно так же, как в свое время ее мать в отделе белья универмага «Селфриджес». Вокруг ходили лощеные дамы, в облике которых присутствовало неуловимое je ne sais quoi.[34] Они были абсолютно уверены в своем неотъемлемом праве разгуливать по бульварам, демонстрируя окружающим стройные лодыжки и упругие ягодицы. Мэгги знала: для описания такого состояния существовало какое-то особое французское выражение… Да, вспомнила, bien darts leur peau.[35] Она же, напротив, постоянно чувствовала себя не в своей тарелке, неловко пытаясь приспособиться, подогнать себя под шаблон, в который не вписывалась, и это было очевидно, как для окружающих, так и для нее самой. Сейчас ей как никогда необходимо было разобраться в себе, понять, кто же она на самом деле. Будучи замужем за Джереми Мэгги всегда имела под рукой готовый ответ: она жена дипломата.
Но теперь настало время познать свою истинную сущность. И Мэгги решила начать с внешнего облика. Для начала она последует за француженками, обладающими галльским шиком, в святая святых — маленькие бутики, в которых те чувствовали себя как дома, непринужденно болтая с продавщицами и вертясь перед большими, во весь рост, зеркалами. Там она откроет новую Мэгги, которая должна одеваться в соответствий с требованиями мужа или с мнением британской колонии за рубежом, с ее жесткими правилами. А потом внешнее станет внутренним, и новая Мэгги выпорхнет наружу, словно бабочка из куколки.
Однако от привычек, выработанных за долгие годы, непросто избавиться — Мэгги долго и мучительно раздумывала перед каждой покупкой, взвешивала все «за» и «против». И все-таки она вышла из магазина с громадными разноцветными пакетами, где лежали «несколько удачно подобранных ансамблей», как сказала бы ее мать.
С неописуемым чувством облегчения Мэгги подумала, что мама уже была на том свете и не может увидеть ее сейчас. Раньше она один-два раза в год навещала дочь в разных дипломатических резиденциях и, торжественно усевшись в туго набитое кресло, восхищалась окружающей роскошью. «Подумать только, Мэгги!» — радостно восклицала мама, когда над ней склонялся официант в белых перчатках и с подносом, на котором стояли изящные кофейные чашечки, не имевшие ничего общего с керамическими кружками, из которых она пила дома. Что она теперь могла рассказать дамам из «Женского института»? Мать Мэгги принадлежала к тому поколению и тому слою общества, где супружеская неверность и развод считались ужасными катастрофами, происходящими где-то в другом мире и с другими людьми, далекими от их круга.
После похода за покупками Мэгги, набравшись смелости, отправилась в салон красоты неподалеку от площади Согласия. Там изнеженного вида молодой человек накинул на нее мягкое розовое полотенце, пританцовывая вокруг и цокая языком. «Eh voila, Madame»,[36] — мурлыкал он, быстрыми, отрывистыми движениями касаясь ее затылка щеткой для волос. Вышла она уже с короткой стрижкой «под мальчика» — очень соблазнительной и сильно молодившей ее.
На этот раз Золтан, вопреки многолетней привычке скрывать эмоции, не смог спрятать сквозивший в глазах скептицизм. Он прибыл к Мэгги в очередной раз посмотреть передачу Дельфины, в темно-синем рабочем комбинезоне «с иголочки».
— Это называется salopettes,[37] — гордо провозгласил он. — Похоже на salope![38] — И засунул большие пальцы в новенькие карманы.
Тем вечером Дельфина была в светло-зеленом костюме, подчеркивающем оттенок ее полупрозрачных глаз. Она мелодичным голосом читала новости, но ее явно больше заботил наклон собственного безупречно красивого подбородка и движения изящных бровей.
— Знаешь, по-моему, она сама не понимает, что говорит… — задумчиво сказала Мэгги.
— А зачем тебе униформа? — спросила она Золтана за ужином в бистро.
— Je suis un ourvrier d'entretien, — ответил он по-французски, с сильным акцентом.
— Что такое un ourvrier d'entretien?
— Я работник технического обслуживания! — победоносно объявил Золтан. — Вы хотели, чтобы я проник в здание, — я готов! Но зачем?
Испытывая некоторое сожаление, Мэгги наконец твердо решила оставить в покое сюжеты со слипшимися ресницами и дрессированным богомолом.
— У меня уже готово начало плана, — неторопливо сообщила она. Придуманный ею сценарий был поистине потрясающим. — Ты сказал, Дельфина читает новости при помощи телесуфлера?
— Да, — явно нервничая, ответил водитель.
— Что ж… Тогда нужно найти способ в последний момент изменить текст, который она будет читать.
Золтан хлебал суп, заткнув салфетку за воротник.
— Честно говоря, по-французски я хорошо знаю только плохие слова, — угрюмо признался он.
— Это как раз то, что нужно, — выразительно произнесла Мэгги. — Мы заставим ее произнести их!
Мэгги твердо решила нанести визит в британское посольство в Париже — она была уверена, что там еще остались люди, помнившие ее, ведь посол хорошо знал Джереми. Прогуливаясь по бутикам в поисках своего нового «я», она пару раз отправлялась вниз по улице Сент-Оноре, но в последний момент поворачивала назад, не в силах заставить себя переступить порог. Это легко сделала бы прежняя Мэгги, которая всегда знала, как правильно поступить, но Мэгги нынешняя, та, что собиралась организовать диверсию на канале «Антенн-2» в преступном сговоре с венгерским шофером — весьма подозрительным типом, была иной. Почти все ее парижские подруги были женами дипломатов и, подобно ей, наверняка разъехались по другим странам. Мэгги и Джереми время от времени бывали в домах у французских политиков, светских львов и представителей интеллигенции; но она прекрасно понимала, что приглашали их исключительно благодаря статусу ее мужа. Вряд ли кто-нибудь из этих людей еще помнил степенную маленькую супругу charge d'affaires Britannique.[39]
Француженки в то время казались ей ужасно непохожими на нее — такими стройными, элегантными, занятыми, интеллектуально развитыми и знающими все на свете. Какую ни спроси — каждая была на последней театральной премьере и могла перечислить фамилии финалистов Гонкуровской премии за последний год. Они были в курсе всех светских сплетен и знали подробности нашумевших судебных процессов. Но трудно было представить, чтобы они когда-нибудь собирались вместе просто поболтать и по-женски посмеяться над какой-нибудь ерундой. Мэгги казалось, что, несмотря на обладание тем, что французы называют esprit,[40] у них напрочь отсутствовало чувство юмора. А у вот нее оно, вне всяких сомнений, имелось. Она умудрялась рассмешить даже Джереми — как бы он ни крепился, в конце концов сдавленный смешок все же вырывался у него.
