Татьяна Туринская - Идолопоклонница
— Кстати, и как он тебе?
— Ты о ком? — устало спросила Женя. — Ты только что говорила о двоих.
Лариска ответила уже совершенно спокойно, смирившись с фактом, вроде никогда и не злилась на подругу за сорванные шашлыки:
— Ну, с Антоном все понятно. Даже если б ты передумала, ты у него уже в черном списке. А как тебе мой Вадик?
— Так он же твой, чего ты меня спрашиваешь?
Вообще-то Женя, естественно, прекрасно поняла смысл вопроса, только строила из себя непонятливую. Просто… Ну не хотелось ей обсуждать такие темы, не хотелось! Хотелось одного: чтобы ее все оставили в покое, чтобы не рвали душу расспросами, воспоминаниями и собственными откровениями. Ей ведь было так уютно в своей раковинке, где она была совсем-совсем одна. Нет, не одна. Еще в этой раковинке был Дима…
Лариска же снова возмутилась:
— Ой, вот только не надо тут непонимающую из себя строить! Все ты прекрасно поняла!
Женя ответила твердо, желая поставить точку на этом разговоре:
— Ты знаешь мое мнение насчет всех мужиков.
— Так ведь я тебя не о всех спрашиваю, я тебя о Вадике спрашиваю, — парировала Сычева.
— А мне без разницы — Вадик, не Вадик. Они все одинаковые.
Лариса воскликнула:
— Женька, прекрати! Ну что это такое, а? Ну сколько можно?! Сейчас обижусь на фиг! Я, между прочим, тоже живой человек со своими проблемами, со своими радостями. Ты хоть на минутку можешь подумать обо мне? Для тебя, может, они все одинаковые, а для меня Вадюша — самый замечательный.
— Ну так зачем тебе мое мнение? — искренне удивилась Женя. — Если он для тебя и без моих советов самый замечательный.
— Ну как ты не понимаешь? — психанула Лариска. — Ну мне же нужно с кем-то поговорить про него! Ну не с Любкой же, в самом деле! А то я только его пятки увижу, если Любке его продемонстрирую!
Ну вот, еще одна предательница. Даже если она тоже пострадала, так ведь ей было за что страдать. Ох, не любила Женя Пивовариху! Не то что видеть — даже говорить о ней не желала.
— Так не демонстрируй, — сказала, как отрезала. — Нашла проблему. Ты лучше вот о чем подумай. Если ты уже сейчас в нем так неуверенна, то что будет потом? Вот допустим, что вы с ним поженились, так? А тут вдруг к тебе в гости Любка забежала. И что? Как думаешь, когда лучше увидеть его сверкающие пятки? Сейчас или потом? Когда уже много времени пройдет, когда прикипишь к нему всей душой, прирастешь. Может, даже беременная будешь. А он — рраз, и к Любке! А?
Сычева лихорадочно трижды сплюнула через левое плечо, закрутила головой в поисках натурального дерева, постучала по ножке стола:
— Типун тебе на язык! Что ты болтаешь?!
Женя возмутилась:
— Я?! Я?! Это ведь ты только что сказала, что если твой Вадик с Любкой познакомится, тебе останется только его пятки лицезреть! А я, как всегда, крайняя?
Лариска уморительно сморщила нос, словно бы вспоминая начало опасной темы. Сказала примирительно:
— Да? Ну ладно, ладно. Я так понимаю, что всех подруг, кроме тебя, придется вычеркивать из списка. Потому как все они на чужих мужиков падкие. Мне тебя Бог послал. Так как он тебе?
Женя отмахнулась:
— Да нормально, отстань уже со своим Вадиком! Откуда я знаю? Ну, увидела разок — и что я там могла понять? Это ж ты с ним уже месяц крутишься, ты и должна знать.
— Полтора. Даже почти два, — поправила Лариска подругу и тут же мечтательно закатила глазки. — Вот я, Женька, и знаю. Кажется, я влюбилась! Он, знаешь, такой…
Женя скривилась:
— Так, давай-ка держи эмоции при себе. Я все эти уси-пуси не люблю. С некоторых пор…
Лариса с явной неохотой вынуждена была отвлечься от приятных воспоминаний:
— Жень, так ведь нельзя. Ведь столько лет… Ну ты что, до самой пенсии одна жить собираешься? Ну ошиблась, с кем не бывает? Нарвалась на гада. Так что ж теперь, помирать в расцвете лет?! Женька, правда, давай к психологу сходим, а? Я в коридорчике посижу, тебя подожду, чтоб тебе не страшно было. Ну надо же с этим что-то делать. Ты застряла на своем…
— Не смей, — угрожающе тихо прошипела Женя.
— Да знаю, знаю, — покладисто согласилась Сычева. — Его имя умерло. Ну нельзя так, Женька! Это уже давным-давно вышло за рамки нормального. Или хотя бы со мной поговори, излей душу. Поплачь, наконец. Ну нельзя так, нельзя! Проснись, Женька!
Женя помолчала некоторое время, словно обдумывая предложение подруги, потом перевела разговор на другую тему.
— Мне мама вчера звонила.
— Да? — равнодушно поинтересовалась Лариска. — И как она там?
— Ты знаешь, кажется на сей раз все серьезно, — удивленно ответила Женька. — Где это видано, чтобы она с одним мужем жила больше полутора лет? А тут уже почти четыре года. Говорит, все нормально. И представь себе — она намерена в ближайшее время осчастливить меня сестричкой. Или братиком — кто там у них получится.
— Да ты что?! — обалдела Лариска. — Надо же! Ну, рисковая у тебя мамаша! Это сколько ж ей?
— Сорок три. Представляешь?
Сычева аж присвистнула:
— Ни фига себе! Отчаянная баба!
Словно бы не расслышав ее восхищения, Женя обиженно протянула:
— Ей в сорок три рожать можно. А мне в девятнадцать нельзя было.
Лариса попыталась ее успокоить:
— Ладно, Жень, опять ты за свое. Ты или забудь раз и навсегда, или уж выговорись как следует, без тайн и недосказанностей. Не обязательно мне. Тут любая жилетка подойдет. Но лучше, конечно, профессионал.
Женя психанула:
— Задолбала ты меня со своим профессионалом! Хватит уже! Все, сняли тему! Ты мне вот что скажи. Я намедни видела афиши Городинского. Давай на концерт сходим, развеемся, а?
— Ой, опять ты со своим Городинским! Нужен он тебе? — возмутилась Сычева.
— Нужен! — убежденно ответила Женька. — Нужен! Так пойдешь? Брать билеты?
— Бери, что с тобой делать? — обреченно вздохнула Лариса.
Женя почти два часа провела перед зеркалом. Концерт, к ее немыслимому сожалению, пришелся на будний день. В принципе, ничего страшного, но ведь не хотелось идти на свидание к Димочке после работы, уставшей и с несвежим макияжем. А потому Денисенко в этот день поработала лишь до обеда, срочно 'заболев' к полудню. Женя терпеть не могла вранья вообще, а врать про здоровье считала попросту недопустимым, кощунственным, но иного выхода у нее не было — не любил шеф просто так отпускать сотрудников средь бела дня. Считал — одного отпустишь разок, и всё, пиши пропало — остальные в очередь выстроятся за отгулами. Нет уж, пусть за полгода в очередь выстраиваются за законным отпуском, иначе от них дисциплины не дождешься.
