Татьяна Туринская - Идолопоклонница
Ираида Алексеевна воскликнула, не желая мириться с Женькиным упрямством и непонятливостью:
— Есть. Есть, глупая!
— Даже если есть, — упорствовала Женя, — то они ложные. Потому что все равно никогда и никому нельзя верить!
Ираида Алексеевна совсем расстроилась:
— Женька, глупая, ну что мне с тобой делать? Родная моя, как бы я хотела поделиться с тобой своим счастьем!
Женя в конец разозлилась. Ах, если бы мать могла ее сейчас видеть, она бы немедленно замолчала и больше никогда в жизни не поднимала эту тему!
— Знаешь, мама, лучшим счастьем для меня было бы твое сочувствие в моем несчастье. Но я его дождалась слишком поздно. Слишком.
Жене еще хотелось прибавить какую-нибудь гадость, уколоть мать побольнее, так, чтобы она поняла, наконец, как больно делала Женьке своими словами. Однако очень хорошо помнила эту боль. И разве ей самой станет легче, если и мать испытает ту же самую боль? Ведь она, между прочим, беременна, носит ребенка. Может, матери бы лишние переживания и не повредили, но зачем нагружать проблемами неродившееся дитя?!
— Ладно, мам, я тебе искренне желаю удачи, — сменила она гнев на милость. — И главное — здоровья. Береги себя, ты теперь не одна. Привет Андрею Павловичу. И не пропадай, пожалуйста, надолго, ладно? Обязательно звони. Я тебя люблю, мам. Просто… Ну я у тебя такая, и другой быть не могу. Ты не обижайся на меня, хорошо? Пока, мам. Целую.
Ираида Алексеевна совсем расчувствовалась, всхлипнула в трубку:
— Пока, дочуля. Я тебя тоже очень люблю. Будь умницей, ладно?
Женя неуверенно положила трубку на рычаг. Усмехнулась про себя: вот так жизнь смеется над человеком. Ирония судьбы: это же Женьке нужно бы устраивать судьбу, выходить замуж, рожать детей. Но вместо нее полной жизнью живет ее мать. А Женя опять одна, как проклятая. И никогошеньки рядом, буквально ни единой живой души. И не нужен ей никто! Одной — оно спокойнее. Так уж точно ни у кого не будет возможности сделать ей больно. Нет, уж пусть лучше другие живут полнокровной жизнью. Пусть выходят замуж, пусть рожают детей. Пусть ошибаются и обжигаются. А ей, Женьке, это ни к чему. Она это уже проходила.
Еще некоторое время Женя посидела нерешительно, словно бы сомневаясь в правильности своих мыслей. Потом встала с дивана, подошла к стене напротив плаката, и долго, очень-очень долго вглядывалась в изображение Городинского.
— Никому верить нельзя, — произнесла тихо-тихо, абсолютно уверенная, что тот, к кому обращены ее слова, все равно услышит. — Только тебе, правда? Потому что эти глаза не умеют лгать. Да, Димочка? Тебе ведь можно верить? Вот только когда же ты, наконец, поймешь, что я тебя жду? Когда же ты найдешь меня, Димуля? Поторопись, любимый, мне так одиноко без тебя…
Тыльной стороной ладони нежно погладила щеку Городинского.
— Дима… Димочка… Когда же?!..
Глава 8
А Димочка все молчал. По-прежнему таинственно улыбался, едва заметно покачивал головой, словно бы одобряя Женькины слова, но все молчал и молчал. Ах, как хотелось Жене услышать его голос! Не тот, божественный, которым он сводил с ума миллионы слушательниц, исполняя очередную сладострастную серенаду. А настоящий, не пропущенный через мощные микрофоны, предназначенный только ей одной, только Женьке. Услышать не песню из его сладких уст, а шепот, жаркий шепот в самое ушко:
— Женька…
Так, чтобы волосы дыбом встали. Чтобы оборвалось внутри все, что может оборваться, чтобы лопнула та таинственная струнка, что до сих пор держит ее в сознании, в напряжении, вдали от любимого. Чтобы растаять в его жарком шепоте:
— Женька…
Вновь и вновь подходила Женя к портрету, вновь и вновь вглядывалась в его прекрасные оливковые глаза, вновь и вновь спрашивала:
— Когда же, Димочка, когда?
Но Городинский по-прежнему молчал, таинственно улыбаясь. И Женя поняла — хватит ждать, надо действовать самой. А как действовать? Ходить на концерты? А разве она не ходила? Вот только результата так и не добилась — не видел ее Димочка из-за ярких прожекторов, слепящих его прекрасные глаза. Брал цветы из ее рук, а лица, видимо, не разглядел. Нет, одними букетами проблему не решить, тут нужно придумать что-то другое. Например…
Лариска не давала о себе знать долгих две недели. Впрочем, для Жени они долгими как раз и не были — отвыкла за последние годы от ежедневного общения.
Еще не переступив порога, Сычева возвестила трубным гласом:
— Ну ты, подруга, даешь! От тебя скоро все шарахаться будут, как от чумы!
Женя, успевшая изрядно подзабыть подробности лесной вылазки, удивилась:
— А в чем, собственно?..
Лариска прошла в комнату, по-хозяйски плюхнулась в кресло:
— Нет, Денисенко, ты вообще нормальная? Ты чего на людей бросаешься?
Следуя примеру гостьи, Женя присела на диван, но вовсе не так уверенно: на самый краешек, готовая вскочить в любую минуту, чтобы отразить нападение условного противника.
— Лар, ты о чем?! — хозяйка все еще не понимала, в чем ее обвиняют. — На кого это я бросалась?
— Ну что ты устроила? — не желала угомониться Лариска. — Этот Антон о тебе теперь даже слышать не желает!
Только теперь Женя поняла, о чем речь. Вздохнула с явным облегчением:
— А, вот ты о чем. Тьфу ты, напугала. Да нужен мне твой Антон, как слону пуанты!
Сычева возмутилась:
— Ну и дура! Между прочим, перспективный парень. С машиной. Просто в прошлый раз он же выпивать собрался, вот и пришлось ехать на электричке. А так — очень даже ничего.
Теперь возмутилась Женя. Ну в самом деле, кому какое дело? Вроде она кому-то чего-то должна!
— Ну так и забирай его себе, такого перспективного! Ко мне-то какие претензии?
Женя резко встала с дивана и отправилась на кухню, явно недовольная то ли тоном подруги, то ли вообще темой разговора. Налила в чайник воды из пятилитровой бутыли, зажгла газ, а вот чайник поставить забыла: привалилась бедром к плите да так и застыла с полным чайником на весу, задумавшись о чем-то своем. Так и стояла бы неизвестно сколько времени, если бы Лариска не последовала за нею. Та встала в дверном проеме и продолжила разговор:
— Да мне-то он как раз не нужен, у меня-то Вадик есть. А вот ты у меня не пристроенная.
Женя словно бы очнулась, поставила, наконец, чайник на огонь, однако отвечать не торопилась. Сычева же по-хозяйски, не дожидаясь особого приглашения, устроилась за небольшим кухонным столом, взяла печенье из маленькой хрустальной вазочки, надкусила. Не успев прожевать, спросила, едва не подавившись крошками:
— Кстати, и как он тебе?
