Ольга Дрёмова - Городской роман
Вот когда он уйдет, она еще сто раз пожалеет и приползет на коленях умолять о прощении. Вот тогда, основательно ее помучив, он еще подумает, прощать ее или нет. Пусть усвоит раз и навсегда, что хозяином положения всегда будет мужчина, если он настоящий мужчина, конечно, а не размазня какая-нибудь.
Так вот, придет она к нему под балкон и будет стоять и смотреть в окна, ожидая, когда он выглянет на улицу, а он будет смотреть на нее из-за полупрозрачной гардины и любоваться ее великолепными волосами цвета воронова крыла, немножко узкими азиатскими глазами, спелым загаром кожи… А кожа Ксюхи будет пахнуть абрикосами и одуряющим восточным ароматом. Тяжелые блестящие волосы лягут на его руки шелковой волной, и вся она, такая покорная и послушная, будет только в его власти…
Из мечтательного состояния, в которое Толик окунулся с головой, его вдруг выдернула резкая, неприятная мысль, потрясшая его до глубины души: а под чей балкон должна будет прийти Ксюня? Глаза, руки, волосы – все это чудесно, но куда-то же она должна будет прийти? То, что это будет не Светкин балкон, – это однозначно, она предупредила, что назад дороги не будет, да и не больно хочется возвращаться назад. С матерью он поссорился и сказал ей, что к ней ползти на пузе не собирается. Но если учесть, что весь сыр-бор произошел оттого, что он не захотел выгонять из квартиры собственную дочь, то вариантов больше нет.
Неприятные тревожные молоточки застучали в висках Анатолия, предупреждая об опасности. Как же он мог не подумать об этом? Ведь идти ему некуда. Вот уж правду говорят, не плюй в колодец, хотя плюй не плюй, с матерью ему ужиться все равно бы не удалось. Как же быть?
Во рту у Анатолия стало сухо и противно, словно весь рот обернули наждачной бумагой. Дыхание его, еще несколько минут назад расслабленное и умиротворенное сладкими образами, стало жестким и прерывистым. Кончики пальцев похолодели, а по позвоночнику побежали гадкие мелкие мурашки.
Сознавать, что ситуация тупиковая и уходить ему некуда, было унизительно и стыдно. Двадцатилетняя соплюха, годящаяся ему в дочери, диктовала свои условия, и это обстоятельство было противнее всего. Снова за него кто-то пытался решать, как ему жить и что делать, снова его ломали, заставляя плясать под чужую дудку. Нет, второй раз скрутить себя он не даст.
Со злостью разломав еще дымящуюся сигарету, Анатолий встал и решительно двинулся из кухни в комнату.
* * *
Увидев, что в комнате горит свет, а значит, Ксюня спать еще не легла, Анатолий для храбрости глотнул побольше воздуха, расправил плечи и, заранее приготовившись к схватке, ринулся в бой.
Оксанка сидела на единственном в квартире диване и неторопливо раскладывала пасьянс. Поджав под себя ноги и развернувшись к дверям спиной, она перекладывала с места на место карты, раскидывая их странным, на первый взгляд совсем бессистемным образом. Со стороны могло показаться, что она ушла в свое занятие настолько, что, меняя местами цветастые карточки, ничего не видела и не слышала, но это было не так, – на самом деле она была напряжена и внимательна, как никогда.
То, до чего Анатолий дошел с таким трудом и черепашьей медлительностью, Оксанка просчитала давным-давно, а поняв, мгновенно сообразила, что деваться ее воинственному правдоискателю некуда и что, хочет он того или нет, все равно ему придется пойти с ней на компромисс, если уж не целиком, то, во всяком случае, частично.
Застыв на пороге комнаты, Анатолий рассматривал Ксюху со спины, полагая, что та его не видит, но, как известно, все гениальное всегда просто: скосив глаза в сторону зеркальной полки серванта, она наблюдала за ним – не только за его фигурой, но и за выражением его лица.
Узрев, что Нестеров, словно маленький, в раздумьях оттопырил нижнюю губу и сморщил гармошкой нос, она чудом удержалась от того, чтобы не расхохотаться, но когда он сдвинул брови, она поняла, что ее выдержке наступил конец. Чтобы не испортить серьезности момента, она приложила руку ко рту и, закашлявшись, с трудом загасила готовый вырваться смех. Отведя от греха подальше глаза от зеркала, она с двойным усердием принялась перекладывать картинки, ожидая, когда Анатолий наберется мужества и начнет разговор первым.
Минуты две в комнате еще стояла тишина, и Ксюхе уже начало казаться, что храбрость покинула Толика навсегда, растворившись в пучинах его переживаний, когда сзади нее послышалось шарканье тапочек. Оксана видела в зеркало, как Толя обеими ладошками откинул волосы со лба, провел кончиками пальцев по вискам и слегка потер покрасневшую переносицу.
– Кх-кх! – откашлялся он, подходя к дивану и делая полукруг, чтобы оказаться перед лицом Ксюхи.
Она прекрасно поняла его намерение начать разговор, но осталась сидеть в той же позе на диване, не поднимая головы и не предпринимая ни единой попытки помочь ему. Мало того, наклонившись над картами еще ниже, она демонстративно вытянула шею, чтобы получше разглядеть пикового валета.
– Ксюша, давай поговорим, – бросил пробный шар Нестеров и вопросительно уставился на затылок девушки.
– Ты же сказал, что тебе со мной разговаривать не о чем? – Губы ее сложились в недобрую узкую щель, но Нестеров этого не заметил, потому что разглядеть Ксюхино лицо ему мешала грива распущенных пушистых волос, круговыми локонами спускающаяся почти до самой поверхности дивана.
– Послушай, я слегка погорячился, давай сделаем вид, что предыдущего разговора не было, и начнем все сначала? Я не хотел с тобой ссориться, я даже не могу сказать тебе, как это все вышло.
Ксюха молчала, и Нестеров с неудовольствием подумал о том, что ему придется выкручиваться самому, не особенно рассчитывая на ее участие и помощь.
– Ксю, давай не станем вспоминать старые обиды, – просительно произнес он, – давай начнем все заново и поговорим по-хорошему?
– Если по-хорошему, отчего ж не поговорить? – подняла глаза та. Небрежно сдвинув карты, она смахнула их в одну неаккуратную стопку в угол дивана и, скинув ноги и сунув их в мягкие плюшевые тапочки, снизу вверх уставилась на Нестерова. – Если по-хорошему, тогда садись. – И она отодвинулась, уступая ему часть дивана.
– Ксюш, давай поговорим с тобой как взрослые люди, без всяких обид и недопониманий. Требовать от человека больше того, что он в состоянии тебе дать, – это неразумно.
Ритмично раскачивая правым коленом из стороны в сторону, Толя по крупицам выдавливал из себя слова, чувствуя себя раздавленным, униженным, почти оплеванным, вынужденным оправдываться за свои действия перед какой-то вертихвосткой, но обстоятельства были не на его стороне, и, к сожалению, выбора у него не было.
