Ольга Дрёмова - Городской роман
Ритмично раскачивая правым коленом из стороны в сторону, Толя по крупицам выдавливал из себя слова, чувствуя себя раздавленным, униженным, почти оплеванным, вынужденным оправдываться за свои действия перед какой-то вертихвосткой, но обстоятельства были не на его стороне, и, к сожалению, выбора у него не было.
– Понимаешь, Ксю, счастье – это не только отдельная квартира, это намного больше. Радость видеть любимого человека, ощущать тепло его рук, забота, понимание – все это намного важнее, чем квадратные метры и печать в паспорте.
Оксана смотрела на Нестерова и думала о том, насколько же он глуп. Вроде бы дожил почти до седых волос, а жизнь так ничему его и не научила. В то, что с милым рай и в шалаше, можно верить в пятнадцать, ну, на худой конец, в семнадцать, но никак не в сорок восемь. Хорошо упиваться подобными иллюзиями, когда у тебя уже все есть и когда ты точно знаешь, что непосредственно до переселения в этот самый шалаш дело не дойдет, а на тот момент, когда ты гол как сокол, подобными разговорами сыт не станешь.
– Если ты собираешься кататься по кругу бесконечно, то ничего из этого не выйдет, – твердо произнесла она, с удивлением вглядываясь в лицо Анатолия, ставшего, с ее точки зрения, за эти короткие мгновения по-юношески сентиментальным и оттого глупым. – Я не прошу от тебя чего-то сверхъестественного.
– Ты просишь меня поступить подло, и мы оба это понимаем, – возразил он, и в комнате снова повисло молчание.
Устало опустив плечи, Оксана вздохнула и глянула на Толю, смотревшего ей в глаза обреченно и по-собачьи тоскливо. На случай его отказа у нее был разработан еще один вариант, запасной, и, видимо, настало время пойти с новой карты, тем более что козыри были у нее на руках.
– Хорошо, я тебя поняла, давай оставим этот проклятый квартирный вопрос, раз это для тебя такое табу, – сказала она и увидела, как лицо Анатолия вмиг просветлело. – Но ты тоже должен услышать мои слова.
– Конечно-конечно, – излишне поспешно закивал он. Если ненавистный вопрос с повестки дня был снят, выслушать он мог все что угодно.
– Мы знакомы с тобой уже полгода, мало того, уже больше месяца живем под одной крышей, и ни разу за все это время тебе не пришло в голову, что мое положение несколько странно, если не сказать больше. У меня есть родители, и, даже если бы мне было все равно, в каком статусе я нахожусь при твоей особе, им на это не наплевать. Я понятно говорю? – прервала свою речь она.
– Вполне, – серьезно ответил Анатолий.
– Так вот, – продолжила она, – я никогда не заводила подобных разговоров, но раз уж так вышло, тебе придется меня выслушать. Для тебя печать в паспорте не важна, у тебя это уже все было: и колечко на пальчике, и шампанское перед загсом, и белый цветок в петлице, а у меня ничего этого не было. Понимаешь? Ничего. Говоря о тебе, я не могу смотреть своей матери прямо в глаза, потому что ей непонятно то, что происходит с ее дочерью. Если я живу с человеком, значит, я люблю его, а он – меня. Тогда почему он на мне не женится? Как я ей объясню, что я ей должна сказать, научи меня, Толя!
Опустив голову, Толя молчал, пытаясь встать на место этой девочки. Она права, вторая печать в паспорте ему не нужна, но для нее это не просто печать. Как и всем девочкам, ей хочется белого платья и подвенечной фаты, гостей и шампанского. И про мать она сказала правду. Ведь сколько раз они со Светкой говорили о том, что как было бы здорово, если бы их Аленка и Ванечка решили пожениться.
– Знаешь, Толя, – мягко продолжала Оксана, чувствуя, что мысли Нестерова принимают нужное для нее направление, и стараясь говорить проще и проникновеннее, – я совсем не хочу, чтобы ты от меня уходил, потому что я люблю тебя. Наверное, мне просто хочется какой-то определенности, и оттого мне очень тяжело.
Оксанка видела, как глаза Толи подернулись пеленой покровительственной сентиментальности и на лбу его залегла жалостливая продольная складка. Она удовлетворенно заметила, что агрессивное настроение Нестерова улетучилось без следа, и теперь, настроясь на спокойную волну, он ловил ее слова и в благодарность за ее понимание стремился отплатить ей той же монетой.
– Конечно, у меня много минусов, и прежде всего то, что я не москвичка, – с обидой произнесла она, – если бы не это, наверное, ты относился бы ко мне иначе.
– Как ты можешь такое говорить? – возмутился он.
– А разве не так? Разве мое стремление создать семью и собственное гнездо ты рассматриваешь под каким-то другим углом? – чуть громче проговорила она, и Анатолию вдруг стало стыдно.
Действительно, почему он решил, что Оксана претендует на его паршивые метры? Если бы это было так, то этот разговор происходил бы не сейчас, а много раньше. Почему ему не пришло в голову сразу, что, узнав его лучше, она захотела с ним настоящих, крепких отношений, а не короткого романа. А все его мать со своими предрассудками. Бедная девочка, как, должно быть, ей было обидно все это время! А он, увлеченный своей персоной, ни разу не удосужился подумать о ней. По большому счету, развод он получил, почему бы не сделать ей приятное, предложив выйти замуж? Какая печать будет стоять у него в паспорте – ему до лампочки, хоть разведен, хоть женат, ведь от этого же ничего не изменится, а для нее это будет самым счастливым днем в ее жизни.
– Ксюш, я не думал, что для тебя это так важно, – ласково произнес он, нежно глядя ей в глаза. – Прости меня, дурака, что я не сообразил предложить тебе этого раньше. Если ты только захочешь, я с удовольствием женюсь на тебе и ты станешь мадам Нестеровой. Ты права, я просто не думал об этом, у меня действительно это все уже было: и цветочек в петлице, и колечко на пальчике, но, честное слово, я не подумал, малыш, что у тебя-то ничего этого еще не было.
Толик с удовольствием увидел, как вспыхнули радостью глаза его Оксаны. С горящими щеками, со счастливой улыбкой она была настолько молодой и хорошенькой, что он позавидовал самому себе.
– Ты это серьезно? – недоверчиво прошептала она.
– Серьезнее не бывает! – воскликнул он, чувствуя себя чуть ли не спасителем отечества, до того важной и благородной была его роль.
Глаза Ксюхи стали огромными и по-детски счастливыми, пушистые густые ресницы наивно захлопали, а губы растянулись в улыбке.
– Это означает, что ты делаешь мне настоящее предложение? – ахнула она, для убедительности приложив кончики пальцев ко рту.
– Мадемуазель! – торжественно проговорил Анатолий, перекладывая носовой платок из брюк в нагрудный карман рубашки и принимая торжественно парадный вид. – Я прошу у вас руки и сердца. – При последних словах он упал на одно колено, повернувшись к Оксане лицом, склонил низко голову и приложил правую руку к груди.
