Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
Как бы там ни было, на третий день Сэм Файнер не вышел с ними на катамаране, а поехал в город, на шхуну, но настоял, чтобы Кэти плыла с ними и заявил всем, заявил Джиму, что хотя он не едет, все они — его гости и платит он. Вечером он вернулся около половины седьмого с Элом Бонхэмом, но без Орлоффски, оба, как сказал позднее Рене, выглядели весьма утомленными. Ясно, что в городе они путешествовали по барам. «А почему бы, в придачу, еще и не парочка борделей?» — подумала про себя Лаки, услышав об этом; судя по тому, что она уже знала о Бонхэме, это вполне вероятное предположение.
Возможно, все это произошло просто из-за питья. И ничьей вины нет. Никого из них в баре не было, а они должны были там с ними встретиться, и, возможно, если бы там хоть кто-то был, ничего бы не случилось. Она и Рон еще переодевались у себя в номере. Спайсхэндлеры тоже. Кэти тоже была наверху и, наверное, услышала его голос, когда они шли по дорожке к дому, и поняв, что что-то происходит, сбежала вниз. Но она либо опоздала, либо мало значила. Они с Бонхэмом заказали в баре выпить, а выпив половину, Файнер заказал еще. Был час коктейлей, и в баре толпились люди, гости отеля, жители города, и когда бармен Сэм не сразу подал бокал, Сэм Файнер швырнул низкий, полунаполненный стакан с тяжелым дном вдоль стойки, как шар в дешевом механическом кегельбане, и со стойки полетели бутылки и стаканы испуганных и веселых гостей. «Черт подери, я же заказал выпить! И когда я заказал выпить, то жду, чтоб мне, черт подери, подали! И быстро!» Бонхэм уже держал его, но это не смогло высушить и соскоблить капли и пятна с манишек и платьев гостей, сидящих вдоль всей стойки бара. У Рене было два ямайских вышибалы, хотя за всю историю отеля они ни разу не понадобились, и, как обычно, в нужную минуту ни одного не было поблизости. Тут же примчался Рене. «Лутше убери свой друг, Эл! — сказал он. Он был вне себя. — Инакше я позвать полиция». — «Как ты думаешь, что я делаю»?! — ответил Бонхэм, удерживая извивающегося и ругающегося Файнера, который отчаянно рвался к бармену, считая, что тот его оскорбил. Наконец Бонхэм вывел его на веранду, к ступенькам, где к ним подбежал «швейцар» в форме гаитянского генерала и помог Бонхэму. Наконец, они вывели его на дорожку, но здесь ему удалось улизнуть.
К этому времени все в отеле услышали шум и сбежались на него, и среди них Рон с Беном, узнавшие голос Файнера и надеявшиеся помочь. Лаки и Ирма бежали следом. Ямайский швейцар был почти таким же крупным мужчиной, как и Бонхэм, но он был растерян и напуган, поскольку ни с чем подобным никогда не сталкивался. Нападение на швейцара в Гранд Отель Краунт было таким же неслыханным делом, как нападение на швейцара в Сарди или в Павильоне, но именно это и сделал Сэм Файнер. Ускользнув от них, он постоял пару секунд, отдышался и помчался прямо на швейцара, который, как привратник, загородил ступени; Файнер, пытаясь пройти, изо всех сил ударил его, но в этом коренастом широкоплечем теле было много сил. В первый раз швейцар просто оттолкнул его, получив при этом пару тяжких ударов в голову. Файнер снова напал, и на этот раз швейцар начал отвечать, хотя видно было, что он не драчун и ему все это не очень нравится. Вид у него оставался таким, будто он не мог поверить в происходящее, он с недоумением вытер кровь на щеке.
В общем, Файнер четыре-пять раз нападал на него, бессвязно ругаясь, вопя и явно наслаждаясь. И все это время Бонхэм стоял позади и повторял: «Сэм, Сэм. Что ты делаешь? Это же Краунт! Ради бога, прекрати. Это Краунт! Это не порт. Прекрати». На веранде у перил столпились все посетители и смотрели, среди них и те, чьи рубашки и платья были испачканы. В Гранд Отель Краунт такого не видели. Когда Рон начал проталкиваться к ступеням, чтобы помочь, Лаки схватила его за руки, но это оказалось излишним. Его остановил знаменитый нью-йоркский обозреватель, живший в Краунте и давно знавший его по Нью-Йорку.
— Ты знаешь этих людей? — услышала она его тихий голос.
— Да. Это мои друзья. Я хочу это прекратить.
— Не вмешивайся, — так же тихо сказал обозреватель. Хотя он и не был крупным, но все же мощнее Рона.
Обозреватель кивнул Лаки.
— Он прав, — сказала Лаки из-за спины мужа.
— Тут с дюжину газетчиков, обозревателей и ребят из «Тайм», местные и нью-йоркцы. Уже утром по всему Нью-Йорку разнесется эта новость. И по всему Кингстону. Ради бога, не впутывай свое имя. Им бы хотелось его использовать. Особенно парням из «Тайм».
— Он прав, — снова сказала Лаки и с облегчением почувствовала, что рука ее мужа расслабилась.
А внизу Сэм Файнер, отступая, готовился к новой атаке на большого, но неуклюжего швейцара, он все еще выкрикивал бессвязные истерические фразы о том, что его не могут вышибить из этого паршивого места, какого хрена они о себе воображают, у него номер в этом паршивом отеле; и в этот-то момент вступил Бонхэм. С видом бесконечного собачьего терпения человека под ливнем, когда ему некуда идти (Лаки часто видела на его лице это выражение), он сделал шаг, наполовину развернул Сэма Файнера вокруг оси и деликатно, как балетный танцор, очень легонько щелкнул его в челюсть. Файнер рухнул мешком. Бонхэм печально посмотрел на него, как будто он сделал то, что обещал себе никогда не делать, а потом, не обращая ни малейшего внимания на возбужденную толпу на веранде, наклонился, взял, как ребенка, короткое, но тяжелое тело Файнера, легко перекинул через плечо и пошел по извилистой дорожке к воротам, где стояли такси. Наверное, во второй или третий раз за все время их знакомства сердце Лаки полностью принадлежало ему. Вокруг нее люди возбужденно разговаривали, обсуждая случившееся, но постепенно все начали возвращаться к прерванному питью, лишь некоторые все еще жаловались на мокрую одежду. Кэти Файнер молчала. Лаки взяла ее под руку и повела за собой. Как только она развернулась, то увидела идущего по дорожке озадаченного Джима Гройнтона. Проходя мимо Бонхэма, несшего бесчувственное тело, он остановился и что-то сказал, но гигант Бонхэм не остановился, не ответил и тупо, терпеливо нес ношу «человека-под-ливнем» к стоянке такси.
Результат всего этого на следующий день был непонятным. Бонхэм и Орлоффски вообще не показались, будто сочли это наилучшей тактикой. Но около одиннадцати появился Сэм Файнер с видом побитой собаки и с большим синяком на челюсти, который ему поставил Бонхэм, и легким синяком под глазом, который умудрился поставить швейцар, и направился прямо в номер, где его ждала Кэти. Он немедленно позвонил Рону и Бену по внутренней связи, и все шестеро собрались в номере у Сэма Файнера. Сэм сам не мог пойти к Рене, он был слишком смущен, так что Бен и Рон должны были стать посредниками между ним и Рене.
