Джун Зингер - Съемочная площадка
И затем я поняла, что у меня задержка, я бросилась к календарю. Сейчас было начало января, а если я не беременна, то месячные должны были бы прийти на следующий день после Рождества — в тот день, когда погиб Гай, через четыре дня после того, как я попрощалась со своим возлюбленным последних четырех месяцев.
Я легла, мне действительно было плохо, и стала обдумывать свое положение — возможные выходы из него и перспективы — как это делали миллионы женщин до меня.
Первое, о чем я подумала, это аборт. Сейчас, когда срок всего недели две или три, внутри меня всего лишь крохотный червячок. Вырежи его, сказала я себе. Вырежи его и с ним вместе — все свои воспоминания о прошлом. Кому нужен этот червячок — плод чего? Любви? Нет, лишь обиды и желания отомстить и сделать больно.
Но у меня уже были в жизни два аборта, и я никогда не считала, что они решают проблемы. Нет, та девушка из Огайо верила в детей, верила в жизнь. Я верила только в любовь. И ведь я заслужила этого ребенка. Разве не так сейчас говорят? Надо любить себя, ты этого заслуживаешь. Я заслужила этого ребенка, за тех двоих, что потеряла. Как они там говорят в рекламных роликах: «Это стоит чуть дороже, но он этого стоит». Я не знала, действительно ли заслуживала его, стоило ли оно того, но я его хотела — я хотела этого ребенка.
И что бы там ни говорили, он или она зачат в любви. Ведь он любил меня, он всегда говорил, что любит меня, и я верила ему. И я по-своему любила его. Может, это и нельзя было назвать большой любовью, но разве от этого она становится менее ценной? Она была. Теперь это — часть меня самой, спряталась где-то в уголочке моего несчастного сердца и растет внутри меня в виде младенца.
Может, уже пора покончить с проклятым прошлым, как это сделала Кэсси? Покончить со всем этим, с моей первой большой любовью, превратившейся в пыль и пепел. Почему я еще держусь за нее? Может, уже пора забрать детей и того ребенка, который во мне, и отправиться к человеку, который клялся, что будет любить и заботиться о всех нас, так же, как когда-то клялся Тодд, правда это оказалось ложной клятвой.
Если я этого не сделаю, если я не сделаю аборта, я могу сделать только одно: предъявить этого ребенка человеку, который знает, что не может быть его отцом. Последнее наказание. Измена за измену. Накажи измену ребенком, которого ему придется принять, если он хочет сохранить наш брак.
Несчастный младенец. Орудие мести. Зачатый в любви и рожденный в ненависти? Нет, не ненависти. Тодд не такой, он никогда не станет вымещать на невинном ребенке свою боль, свое разочарование и свою злость. Что бы ни происходило у него в душе, он будет относиться к этому ребенку как к своему.
А станет ли он любить его? Это будет нелегко. И какое я имею право так поступать с ребенком? С любым ребенком? Лишать его отцовской любви?
Я все время пыталась принять какое-нибудь решение, но не знала, что мне делать. И вот уже три, четыре дня я лежу в кровати, и никто не может понять, что со мной. Приходят дети и пытаются развеселить меня: Микки принес мороженого; Меган, чтобы сделать мне сюрприз, испекла свой первый в жизни торт; Мэтти показал мне свою картинку, которую нарисовал в школе: вся наша семья, где все улыбались; а Митчел привел своего друга Хайана, чтобы тот поздоровался со мной.
Каждый день Тодд с мрачным видом, не глядя мне в глаза, справлялся, не может ли чем-нибудь помочь. И каждый раз мне хотелось крикнуть: «Да! Стань волшебником и заставь исчезнуть все то, что случилось с нами, ту беду, что произошла у нас, которая разрушила наш мир, тот мир, который мы представляли себе». Но я знала, что это невозможно, потому что для меня он потерял свою волшебную силу.
Приходила Ли, приносила мне куриный бульон и рисовый пудинг и смотрела на меня своими проницательными глазами, ничего не говоря, пока мне не стало стыдно, что она поднимается по лестнице и тратит на меня силы, и я решила, что пора вставать с кровати. В ней решения проблемы не было.
102
Я слонялась по дому, не зная, куда себя дать. Нет, все-таки кое-что я могу сделать, решила я наконец. Я могу пойти к доктору и получить подтверждение того, что подозреваю.
Доктор Харви осмотрел меня, затем у меня взяли анализы — как они сказали, чтобы быть окончательно уверенными. Мне сказали, что мне позвонят и сообщат о результатах. Но доктор Харви мне так тепло улыбался, что я поняла: он также уверен в результатах, как и я. И я почувствовала, что он рад за меня, вспоминая мою последнюю беременность.
Я прошла через холл к лифту, но повинуясь случайному желанию, прошла мимо двери доктора Харви к двери, на которой когда-то висела табличка с именем Гэвина Рота под табличкой доктора Сильверстайна. Вот она и сейчас здесь висит — имя более старшего врача, а под ним табличка, на которой написано «Доктор Джеремия О'Дрисколл». Ужасно нелепое имя. Я вспомнила, что подумала то же самое, когда Клео впервые упомянула имя Гэвина. Может, это и был Гэвин, только под другим именем, просто он хотел, чтобы я думала будто он уехал в Сан-Франциско, чтобы я больше не беспокоила его, подумала я, просто так, как бы проигрывая эту ситуацию, как частенько делала. И затем по совершенно непонятным даже для себя причинам, я открыла дверь и вошла.
Вот и она здесь, за своим столиком — Розмари. Розмари, помощница Гэвина. Правда, для приемной психиатра она была одета весьма вольно: в джинсах и футболке с надписью: ««Называй меня как хочешь, только не психом». Довольно безвкусно, решила я, уверенная, что Сьюэллен согласилась бы со мной. Когда здесь работал Гэвин, он всегда носил костюм, а на Розмари всегда была юбка. Похоже, что обстановка здесь изменилась.
— Привет, Баффи, — сказала она. — Гэвин уже здесь не работает.
Почему так больно это слышать?
— Я вижу. И куда он уехал?
— В Сан-Франциско, — хихикнула она, хотя я не понимала, что в этом смешного. — Я могу чем-нибудь помочь? Может, тебя записать к Джери?
— К Джери?
— Ну да, Джеремия. Доктору Джеремии О'Дрисколлу. Он работает вместо доктора Рота — Гэвина. — Она бросила на меня косой взгляд, выражение ее лица мне было непонятно. — Ты хотела к нему записаться?
Я покраснела.
— Нет, нет. Я просто увидела имя на табличке и заглянула узнать, что случилось с доктором Ротом.
— Уехал в Фриско… С веночком на челе… — Теперь настала моя очередь странно посмотреть на нее. — Это слова из одной старой песни, — не моргнув пояснила она.
Отворилась дверь врачебного кабинета, и в приемную вошел молодой человек с черными курчавыми волосами и длинной курчавой бородой, в джинсах и рубашке, расстегнутой почти до пояса: он мне приветливо улыбнулся и обратился к Розмари:
