Влюбляться запрещено (СИ) - Тодорова Елена

На фоне этого хаоса даже бахающая в зале музыка теряется.

Сердито выдергиваю спичку изо рта. Не глядя, по мере ходьбы, резким движением швыряю на пол. С силой сжимаю челюсти. Но эта попытка бороться с реакциями, которые подобны разбушевавшейся стихии огня, попросту ничтожна. Искроши я хоть все зубы, пожар уже не загасить. Нужны более отчаянные меры. А какие именно, я пока не знаю. Только пытаюсь нащупать. Надеюсь, способ найдется до того, как я сгорю.

Даю Пахомову знак остановить музыку. Но гулкая тишина воцаряется в помещение ненадолго.

— Нечаев, ты совсем с головой не дружишь?!

Не знаю, каким дивным образом извивается язык А.Г.Н.И.И., но в момент ее глухой ярости всегда кажется, будто она стегает по воздуху кнутом.

— А ты, моя радость? — протягиваю без тени улыбки. Да и голосом сплошную жесть выдаю. — В твоей голове ума, конечно, не кот наплакал, а кот насрал. Или пес, — размышляю все так же исключительно серьезно, выдерживая лицо и интонации серийного маньяка. — Твоя мать похожа на кошку, а отец — на бульдога. Никак не пойму, кто у нас ты? Киса? Или все же псина? А может, котопес?

Красота Филатовой рдеет. Алеет, словно воинский стяг.

— Если бы это не испортило мне жизнь, я бы тебя убила!

— Я в курсе, — отражаю с наносной скукой. Сердце в это время тарабанит где-то в глотке. Дабы не дрогнул голос, приходится делать значительные паузы. — У тебя за пазухой камень. Но и у меня он тоже есть.

Только мой еще и за семью печатями.

— Убирайся немедленно.

С тем же равнодушием отмечаю, как расцепляются ее ладони, как они сжимаются в кулаки, как напрягается тело.

Чертовой дрожью отзываюсь.

Злит ведь, что даже в этих движениях Филатова не теряет своей утонченности. Пышные юбки все так же плавно покачиваются. Тугой корсет не сковывает природную мягкость, а лишь подчеркивает благородную грацию. Бурно вздымающаяся грудь не разрушает безупречной гармонии величественного облика. А мерцающие камни в короне и на лифе создают эффект рассеивающегося звездного света. Черт возьми… Да затопай Филатова даже ногами, упади в истерике на пол — это будет выглядеть как часть искусства.

— Нет, Немезида, мы не уйдем. Пришла пора поддать жару.

— Предупреждаю в последний раз, Нечаев… Во-о-он! — ее голос звенит от крика.

Этот звук летит в мою сторону как залп выплескиваемого из канистры бензина. Фах! И пламя из моей груди, достигнув высотных пределов, распространяется по всему телу.

Один шаг к Филатовой.

Стремительный.

Необдуманный.

Инстинктивный.

Хищный.

Чисто бросок.

Один, чтоб его, шаг, и жар отступает от мозга.

Я застываю.

— Ты с чего-то решила, что можешь разрушать чужие отношения и продолжать строить воздушные замки о своих, — отчитываю свирепо. Умом я понимаю, что это, к чертям собачьим, не положительная динамика. Что на адекватный воспитательный процесс и близко не тянет. Что я сам веду себя, как претензионный ублюдок. Что ни одна говённая причина моего поведения не обеляет. Что вот это вот ощущение, будто я в праве, примитивнейшая форма психологической компенсации. Но опять-таки… Отступить я не могу! — Зря ты, Филатова, постишь в своем убогом блоге весь тот гребаный мусор. Он позволяет забраться не только в твою голову, но и кое-куда поглубже… — замечаю с намеренной двусмысленностью. — Цитата на твоей стене гласит: «Всегда помни, что ты был первым, кого я поцеловала…» А твоя собственная приписка: «И будешь единственным!». Серьезно? Настолько дебильно?

— Дебильно или нет, а ты читаешь как манускрипт, — хрипло язвит стерва.

— Ты не пророк, Филатова. И клятвам твоим грош цена. Не будет так, ясно? — высекаю я люто. Еще тверже, с трескучим нажимом, поясняю: — Не будет Усманов единственным мужчиной в твоей судьбе. Прощайся с этой мечтой, радость моя. Прямо сейчас тебя поцелует другой.

Судя по реакциям, которые А.Г.Н.И.Я. выкатывает визуально, мои слова в ее жизни — гром среди ясного неба.

Неужели кучерявый реально так много значит?

Бред и чушь!

— Ни. За. Что. — чеканит она воинственно.

У меня озноб. И у нее, по-видимому, тоже.

— Посмотрим, — рычу я.

В дверь зала в этот момент прилетают множественные удары кулаков. Но, несмотря на грохот, по крепкому полотну и минимальные вибрации не идут.

— Что происходит? Откройте! Агния? Дети? Кто-нибудь! Почему так тихо???

Задроты поглядывают на дверь, но приблизиться не смеют. Вероятно, клей был лишним. Они, на хрен, даже не пытаются.

С ухмылкой даю отмашку врубать музыку.

Веселье начинается.

Эпизод десятый: Бриллиант королевы

С первыми же нотами композиции до нас доходит туманное сообщение: без сучка, без задоринки не получится.

А.Г.Н.И.Я. берется за юбки, поднимает несколько слоев и, пока мы, как олени, дружно пялимся на показавшиеся из-под воздушного купола щиколотки, извлекает странного вида цепь. Продолговатые серебристые звенья медленно сползают по ее руке и с гулким звуком ударяются острым концом о паркет.

Что за мракобесие?

Инкрустированная камнями корона. Бальное платье. Утилитарная цепь.

Конкурс вне программы? Исключение лишнего?

Нет, черт возьми. Это просто глюк в матрице.

Моя челюсть не падает синхронно с остальными в этом зале, только потому что я до этого с такой дурью стиснул зубы, что расцепить их не могу, ибо заклинило.

Убогий вечер памяти кинематографа плавно выливается в самостоятельный блокбастер. Голливуд, вот те на, просто плачет в сторонке!

Когда имеешь дело с А.Г.Н.И.Е.Й., знакомишься с самыми разными видами искусства. Некоторыми я, благодаря ей, и сам в совершенстве овладел. Искусством взрывного гнева, к примеру. Я, блин, двигатель внутреннего сгорания!

— Че за лямбда?.. — выдыхаю на разгоне упавшим голосом. А после уже во всю глотку реву: — Что творишь, чеканутая?!

— А ты думал, я не понимала, что ты явишься? — распускает в свою очередь горло Филатова. Распускает лишь потому, что есть необходимость перекрикивать музыку. Так-то гадина улыбается. — Ты ведь не упускаешь возможностей, Нечаев? Так вот знай: я тоже! Не на ту напал, гангстер кроенный!

— Да похрен, — толкаю грубо. В следующую секунду уже на Яббарова смотрю. — Какого лешего ты застыл? — гаркаю, сокрушаясь из-за заминки. У нас не так много времени, а этот болван, пребывая в полной прострации, только руками разводит.

— А че делать-то?..

Меня тотчас охватывает ярость. Рвет изнутри — все на своем пути снести готов. Лишь многолетняя Нечаевская дрессировка помогает оставаться в клетке стального самообладания, не доводя эту сталь до температуры плавления.

— Я прошу прощение, а ты уху не ел ли? — выписываю жестью, но на отвались. И распоряжаюсь: — Делай, что должен!

Последнее — девиз по жизни. От отца впитал, Драконам своим передал. И Яббар, конечно, с первой подачи принимает посыл — вратарь же. Ну а над тем, насколько наша миссия в принципе абсурдна, мы, естественно, мозги не ломаем. Рано.

Кивнув, Китаец принимается за имитацию внушительности прикладываемых усилий. Поворачивает голову влево, дурковато вытягивает губы в трубочку и нарочито бурно выдыхает. А уже после этого, взяв прицел на А.Г.Н.И.Ю., хлопает в ладони и так же демонстративно растирает их.

В очередной раз скрипнув зубами, наблюдаю, как боец драматического искусства бросается к его королеве.

— Вот это схватка! — выкрикивает Рацкевич, как по мне, преждевременно.

Филатова ведет себя запредельно уверенно. Все движения выверены и легки. Эта клятая цепь скользит по ее изящным кистям, будто змея. Стоит Яббарову оказаться рядом, она, словно сама собой, поднимается в воздух и атакует. Своеобразные звенья метательного орудия со свистящим звуком опутывают руку пацана. Рывок, и он падает, даже не успев понять, что случилось.

Если честно, хлебнуть ухи в тот миг доводится всем. Мне в том числе.