Хоум-ран! - Райли Грейс

Он достает из морозилки пакет со льдом и заворачивает его в кухонное полотенце.

— Вот. Садись.

— Все не так плохо.

— Ты же не хочешь, чтобы там появился волдырь? — говорит он. — Бери.

Я бросаю на него пытливый взгляд. Вспоминает ли он сейчас тот вечер после драки в баре, когда он пришел ко мне весь в синяках и предлагать лед пришлось мне? Той ночью он трахал меня так нежно и медленно, что это перечеркнуло предшествующую ссору. Его прикосновения были такими мягкими, что у меня в голове не укладывалось, как те же самые руки пару часов назад могли наносить кому-то удары, хотя я видела это собственными глазами. Он тогда защищал Пенни и Купера — и меня.

Я подавляю желание вывалить на него весь этот поток запутанных мыслей и беру из его рук лед. Со своего места на барном стуле у кухонного острова я молча наблюдаю, как он выбрасывает испорченный бекон, моет сковороду, протирает ее и ставит обратно на плиту.

— Ты не обязан все это делать, — говорю я, когда он накладывает новые ломтики бекона.

— Не хочу, чтобы ты голодала, — отвечает Себастьян. — Ты ведь сегодня, кроме овсянки, ничего больше не ела, верно?

Я выпрямляюсь.

— Это не твое дело.

— Значит, я угадал.

Он достает пиво из холодильника, открывает его одной рукой — это простое небрежное движение кажется мне настолько сексуальным, что я начинаю беззастенчиво пялиться, — и выпивает половину за раз.

— Я же знаю, что с тобой бывает, когда у тебя включается «рабочий режим». Я бы мог спокойно бросать у тебя перед носом бейсбольные мячи, и, готов поспорить, ты бы ничего не заметила, не попади я в тебя.

Я закатываю глаза, но все же принимаю банку пива, которую он мне протягивает.

— Ты бы так не сделал.

— Не сделал бы, — соглашается Себастьян, снова поворачиваясь к плите.

Он явно уделяет бекону намного больше внимания, чем я до этого. Себастьян достает миску, разбивает в нее несколько яиц, сыплет немного соли, черного перца и паприки и перемешивает. Затем открывает холодильник и, взяв оттуда тертый сыр чеддер и сметану, добавляет их к яичной смеси. Я знаю, что пялюсь на него во все глаза, но ничего не могу с собой поделать: все его движения настолько размеренны и умелы, что я даже начинаю немного завидовать. Похоже на то, как моя бабуля порхает по кухне, точно моряк — по палубе.

— А зачем сметана? — спрашиваю я.

— Придает приятный привкус, — отвечает Себастьян. — И добавляет воздушности.

— Никогда не пробовала жарить бекон по такому рецепту.

— Иззи его просто обожает.

— Я разговаривала с ней утром. — Я тереблю кухонное полотенце, в то время как он зажигает еще одну конфорку, достает вторую сковороду и попутно переворачивает подрумянившийся бекон. Кухню наполняет невероятный аромат (а не запах гари), и вместе с легким ночным воздухом, просочившимся через заднюю дверь, приходит ощущение дома. — Она предложила мне напиться и спеть в караоке, как ваш брат.

Себастьян улыбается, и от этой улыбки его красивое лицо становится еще прекраснее — настолько, что у меня перехватывает дыхание.

— Да уж, это было что-то, — говорит он. — Я знаю, ты видела Джеймса всего один раз, но, поверь мне, он почти не пьет, а когда пьет, начинается настоящая вечеринка.

Я делаю глоток пива.

— А я-то думала — приготовлю завтрак на ужин.

— Бекон нельзя жарить на сильном огне — сожжешь. — Себастьян выкладывает несколько идеальных хрустящих кусочков на накрытую бумажным полотенцем тарелку, а затем выливает яйца на вторую сковороду. Его голос звучит тепло, как будто он уже говорил это кому-то раньше. Готова поспорить, что Иззи.

— Себастьян…

Он оглядывается через плечо, помешивая при этом яйца лопаткой. Его волосы слегка влажные: видимо, он успел принять душ после игры.

Я облизываю губы.

— Вы победили?

Выражение его лица становится мрачным.

— Нет. Брайантцы обыграли нас в дополнительных иннингах.

— Жаль.

Себастьян моргает, и разочарованное выражение тут же улетучивается. Он пожимает плечами.

— У нашей команды сейчас не лучший период.

Через несколько минут он ставит передо мной тарелку: пышный омлет с паприкой, два кусочка идеально румяного бекона и тосты с маслом.

— Давай поедим во дворе, — предлагает он. — Сегодня такой хороший вечер.

Я иду за Себастьяном на улицу, стараясь не обращать внимания на боль в руке — как и на желание отблагодарить его поцелуем, а не только словами.

У кострища стоит небольшой стол с несколькими стульями. Я сажусь напротив Себастьяна и сразу смотрю на небо — но сегодня слишком облачно. Едва можно рассмотреть луну, хотя полнолуние всего через пару дней. Теплый ветерок нежно шуршит кронами деревьев, где-то вдалеке кричит птица.

Я кладу в рот кусочек омлета — и стону от удовольствия.

Так вот каким должен быть на вкус настоящий омлет. Матерь Божья. Себастьян, явно польщенный, расплывается в улыбке. Он был прав: сметана придает яйцам невероятный вкус. Я стараюсь не есть как варвар, но из-за голода это удается мне с трудом. Себастьян ест так же быстро, как и я, и затем, разделавшись со своей порцией, отправляется в дом за добавкой пива.

В тишине мне настолько комфортно, насколько это вообще возможно. Я практически полностью расслаб­ляюсь на свежем воздухе, ощущая терпкий вкус пива на языке. Себастьян сидит напротив, держа свою бутылку за горлышко.

Все это кажется мне таким… приятным. Даже естественным. Будто мы с ним договорились об этом ужине еще утром, будто перед тем, как вернуться в дом, он поцелует меня.

Я мысленно одергиваю себя. Я позаботилась о том, чтобы все это было невозможно, и единственная причина, по которой я сейчас здесь, — это поразительная доброта Себастьяна. Вот и все. Чем скорее я в это по­верю, тем быстрее перестану жить прошлым и смогу сосредоточиться на действительно важных вещах — на астрономии и своем будущем, а не на парне, который сидит сейчас напротив меня. Совсем скоро он станет профессиональным бейсболистом, и ему нужна девушка, для которой это будет так же важно, как и для него самого.

— Наверное, в этом году подняться наверх турнирной таблицы у нас не выйдет, — вздыхает Себастьян.

От неожиданности я вздрагиваю.

— Мне жаль.

— Много промахов. В целом команда у нас сильная, но вот отбивающие подводят. — Он крепче сжимает бутылку пива. — И я в том числе.

— У тебя же скоро драфт, верно?

Себастьян кивает:

— В июле.

— Может, дело в том, что ты слишком из-за этого нервничаешь?

— Может. Кто бы, черт возьми, знал. — Он легонько встряхивает головой.

Когда он сглатывает, я наблюдаю, как подрагивает его кадык.

Себастьян, о чем-то задумавшись, издает короткий смешок и ставит пиво на стол.

— Мия, что я такого сделал?

Я замираю, не успев поднести свою бутылку к губам.

— Ты о чем?

— Ты знаешь о чем. Я тебя чем-то расстроил? Или обидел? Что я такого сделал, что теперь ты меня к себе не подпускаешь?

— Ничего, совсем ничего.

Он наклоняется ко мне — так близко, что наши колени почти соприкасаются. И я снова тону в его глазах. Даже в почти полной темноте, нарушаемой лишь мягким светом из кухни, они выглядят прекрасно глубокими. Мы с ним будто одни в целом мире. Я знаю, что все студенты, живущие по соседству, на лето разъехались по домам, и сейчас, когда часы уже давно пробили полночь, не спим лишь мы с Себастьяном.

— Ты обещала рассказать мне.

Неожиданный порыв прохладного ночного ветра заставляет меня поежиться. Он взъерошивает волосы Себастьяна, но тот лишь продолжает молча смотреть на меня. Может, его и усыновили, но в нем ощущается та же напряженность, что и в Купере. Каллаханы всегда будто наэлектризованы. Я чувствую, что меня тянет к нему, и сопротивляться этому я не в силах. Если он Солнце, то я — попавшая на его орбиту планета, сгорающая от этой неосторожной близости.

— Ты меня не обидел, — говорю я, прикусывая щеку. — Я просто… не могу.