Галина Куликова - Жених секонд-хенд
– Слушайте, вы! – сказала Анжела, глядя сверху вниз на обидчицу Павлика затуманенным взором. Взор туманили и вино, и негодование тоже. – Вам никто никогда не говорил, какая вы ужасная гадина? Вы весь вечер шипите, как кобра, и всячески оскорбляете собственного мужа, хотя он такой… – Она посмотрела на сделавшегося оловянным Павлика, подыскивая слово… – такой симпатичный!
«Кобра», не ожидавшая ничего подобного, от обалдения замерла и выпучила глаза. Анжела между тем с блеском продолжила свой монолог.
– Кем уж вы его только не обзывали! И негодяем, и тюфяком, и кретином, и еще бог знает кем. А он все терпит, потому что в душе – настоящий джентльмен. И еще он красивый, умный, добрый…
– И что? – спросила вместо окаменевшей блондинки ее сестра, которая, кажется, по-настоящему наслаждалась моментом.
– Я решила забрать его себе, – с пафосом заявила Анжела и слегка покачнулась.
В этот момент рядом с ней возник Лёва, державшийся на ногах только благодаря оздоравливающему морскому воздуху и хорошему вестибулярному аппарату. Он устремил взор непосредственно на «виновника торжества» и громко воскликнул:
– Стыдись, Павлик! Что это ты позволяешь унижать себя, да еще за границей?! Вместе с тобой чувствует себя униженным каждый русский мужик.
На них, конечно, уже обратили внимание. Поэтому, когда Павлик растерянно огляделся по сторонам, он увидел устремленные на него десятки взглядов, которые показались ему осуждающими. Тотчас он почувствовал себя пригвожденным к позорному столбу, прилюдно оплеванным, поставленным на колени… Никогда он так остро не ощущал своего падения. А присутствие этой удивительной девушки, вступившейся за него, переворачивало душу. Он вдруг понял, что вот прямо сейчас может совершить Поступок. Самый правильный, самый главный поступок в своей жизни.
Он резко встал. И тут его жена наконец вернулась к жизни после пережитого шока.
– Сядь на место, идиот, – прошипела она, злобно стреляя глазками по сторонам и не смея закатить прилюдный скандал. – Сядь, кому сказала!
– Все, Тамара, – покачал головой Павлик, – ты меня достала. Хватит уже мной помыкать. В конце концов, я взрослый уважаемый человек.
Впоследствии выяснилось, что этим вечером он тоже пил местное вино в больших количествах, и от вина голова его была на удивление легкой, а настроение сделалось гусарским.
– Я тебе дома объясню, какой ты уважаемый, – продолжала ронять яд Тамара. – Прекрати истерику и скажи этим двум идиотам, чтобы они убирались.
– Павлик, – заявил Лёва, старательно фокусируя взгляд на своем визави, – я тобой горжусь. Ты мужик.
Тот повернулся и посмотрел по очереди на него и на Анжелу. И по-детски спросил:
– Можно, я пойду с вами?
Анжела немедленно взяла его за руку и крепко сжала пальцы.
– Конечно, – сказала она. – Я с удовольствием заберу тебя с собой! А уж если ты станешь навек моим, я обещаю сделать тебя очень, очень счастливым!
– Слышала, Тамара? – радостно спросил Павлик. – Меня сделают счастливым. Так что я ухожу, и тебе некого будет больше тиранить и выставлять перед всеми посмешищем. И учти – я к тебе не вернусь! Можешь забрать себе все, мне ничего не нужно, кроме свободы.
После этого героического выступления Павлик повернул голову и встретился с восторженным взглядом Анжелы. А потом оба они молча развернулись и, держась за руки, двинулись к выходу.
– Павел, ты куда? – спросила Тамара, голос которой неожиданно ослабел и приобрел человеческие интонации.
– Подальше от вас, – ехидно заметил Лёва. – Счастливо оставаться, ведьмы!
– Зина, мой муж действительно уходит, – изумленно сказала позади него Тамара.
И сестра довольно ответила:
– Скатертью дорога!
Глава 4
Лёва высоко поднял ногу и шагнул из лифта. Его тут же повело в сторону.
– Блин, – негромко выругался он и прищурился, стараясь сфокусировать взгляд на самом центре ковровой дорожки.
Сначала все шло хорошо, но когда он был уже почти возле цели, его занесло, и он спиной ударился о чужую дверь.
– Пардон, – пробормотал он и, отчаянно семеня, забрал влево.
Затем совершил еще один дерзкий маневр, но его опять внесло в ту же самую дверь. Дверь явственно содрогнулась. Отшатнувшись от нее, Лёва, перебирая руками по стенке, достиг-таки собственного номера, достал из кармана электронный ключ, вставил его в прорезь замка и быстро вытащил. Наглая красная лампочка по-прежнему горела. Он повторил операцию еще раз, потом еще – безрезультатно. Упорствуя, Лёва принялся нажимать на ручку, раздражаясь все больше и больше.
В тот момент, когда он сделал мах ногой, чтобы как следует пнуть не сдающуюся твердыню, дверь соседнего номера распахнулась, и в коридор вышла незнакомая девушка. Она была невысокой и хрупкой, с волосами, собранными в хвостик. Миловидное лицо делали строгим сердитые маленькие очки. Особенно резко диссонировали они с короткой кружевной комбинацией и босыми ступнями.
– Вот оно что, – пробормотала девушка, окинув Лёву быстрым внимательным взглядом.
Увидев ее, тот открыл рот и замер. Его как будто толкнули в грудь. Он отступил, внезапно физически ощутив, что у него есть сердце – тяжелое и живое, отчаянно трепыхнувшееся в груди. Девушка показалась ему такой прекрасной, что на глаза навернулись слезы. От нее исходила яркая лучистая энергия, как от звезды.
Незнакомка хотела еще что-то сказать, но потом пожала плечами, отобрала у Левы ключ и легко открыла замок. После чего молча сунула ключ ему в руку и двинула бровью. Подчиняясь ее пристальному взгляду, тот безропотно вошел в свой номер, и дверь за ним захлопнулась. Постояв немного в блаженной невесомости, Лёва разбежался и, подпрыгнув, животом бросился на постель.
Он проснулся в семь часов утра бодрый, как йог, и свежий, как подснежник. Голова была легкой, чистой, и мысли в ней тоже появились какие-то особенные, радостные.
– Вот что значит хорошее вино, – вслух сказал Лёва, обласкав взглядом канистру, из которой он вчера наливал себе бессчетное количество раз.
Есть хотелось нестерпимо. Ничего съестного в номере не оказалось, кроме одного-единственного яблока с румяными боками. Лёва скинул с себя вчерашнюю одежду, сбегал в душ, надел длинные хлопчатобумажные трусы и впился в яблоко зубами. Уже доедая его, он несколькими боксерскими движениями отбросил с пути тюлевую занавеску и вышел на балкон. Поскольку в трезвом виде Лёва был чужд всякой сентиментальности, морем он любоваться не стал, а проверил показания термометра, приделанного снаружи.
В этот момент внизу заклекотали гларусы. Крупные белые птицы по очереди начали взлетать вверх, издавая пронзительные звуки. До своей первой поездки в Болгарию Лёва никогда не слышал, чтобы пернатые так кричали. Гларусы умели плакать пронзительными голосами младенцев и вполне правдоподобно мяукали. Но самым отвратительным был их хохот – сдавленный, хриплый, насмешливый, наводящий на мысль о нечистой силе.
