Томас Уайсман - Царь Голливуда
— Она не хочет эту роль? — спросил Александр.
— Александр, откровенно, я ее даже не спрашивал. Я знаю, что для вас она все сделает. Но порядочно ли просить ее об этом? Порядочно ли связать ее имя с картиной, которая окажется неподъемной?
— Картина должна быть сделана.
— Хорошо, предположим, ее сделают, с Гарфилдом в роли Джима Кея. Тогда это будет его картина. Что там останется для Джанет? Это мужской фильм.
— Но это прекрасная роль.
— Уверен, что это хорошая роль, но ее может сыграть любая. Вам нужна Джанет на эту роль? Скажите мне, что вы хотите? Я не говорю вам "нет". Я говорю, не держите нас на крючке, не просите участвовать в картине, как об одолжении. Ведь, если вы ее попросите, она почувствует себя обязанной сделать все! И, честно говоря, это не принесет ей ничего хорошего.
— О'кей, Льюис.
— Надеюсь, это не восстановит вас против меня?
— Естественно, нет. Вы должны печься об интересах ваших клиентов.
— Если вы ее увидите, Александр, ради меня, не напоминайте ей о фильме. Она на меня рассердиться, если узнает, что я вас отговорил.
— Конечно, Льюис, конечно.
— Вы собираетесь провести этот уик-энд на Палм-Стрингс?
— Возможно.
— Ну, тогда я вас увижу там. И, Александр, я признателен вам.
— Конечно, Льюис, конечно.
— Александр, — сказал Пит Фентон, когда они шли в столовую для контролеров, — вы слышали новый анекдот, который о вас рассказывают?
— Нет, какой?
— О, это великая история. Она вас убьет.
— Да?
— Ну, здесь все подхалимы, которые хотят доказать, что каждый из них самый лояльный, понимаете? И наконец есть парень, который хочет доказать, что он лояльнее всех. "М-р Сондорф, — говорит он, — я не хочу, чтобы вы думали, что я поддакиватель или что-то в этом роде, я только хочу, чтобы вы знали, что когда я умру, то завещаю, чтобы меня кремировали и мой пепел рассыпали по дороге, где вы ездите, чтобы вашу машину не занесло". — Пит Фентон зашелся от хохота.
— Это очень старый анекдот, — сказал Александр.
— Вы не считаете его смешным? — Пит Фентон казался обиженным.
— Я не считаю его смешным, Пит. В действительности я думаю, что ваши шутки становятся все менее и менее смешными.
— Я всегда думал, что вы считаете мои шутки смешными, — сказал Пит, надувшись.
— Ну, я не считаю так. Я вовсе не думаю, что эта шутка смешная.
— Я думал, что это отличная история, — сказал Пит, выходя из себя.
— Была, когда вы десять лет назад рассказывали ее в первый раз.
— Ну, если вы не считаете мои шутки смешными… — сказал Пит Фентон, сильно огорчившись.
— Может быть, — сказал Александр, утешительно кладя руку на плечо Питу Фентону, — только из-за того, что шутка не свежая.
* * *Посыльный студии упал с мотоцикла и сломал себе шею. Александра потрясло это зрелище. Он видел, как посыльный лежал около ворот на территории студии; очевидно, он был мертв. Хотя крови не было ни на ком, ни на земле, но его поза говорила об этом: одна рука так неестественно торчала, шея отделилась от тела, глаза были открыты и неподвижны, лицо такое белое и безжизненное… Александр часто думал о смерти, его ужасала ее неизбежность и что с ее наступлением так внезапно все кончалось. Почему посыльный, почему Пауль, почему Джим Кей? Он знал, боязнь смерти — уловка его сознания, и понимал, что смерть была ужасной с точки зрения живых, так как у человека никогда нет настоящего опыта, чтобы познать, что такое смерть, а можно только ждать ее. Это страх не смерти, а страх представления о ней живого человека. Он пытался думать о ней отстраненно, но на самом деле это не работало. "Если бы только я мог закончить то, что должен сделать, если бы я был в этом уверен", — думал он. Александр хотел постичь смысл своей жизни. Если она могла кончиться в любой момент, то что в ней значимого?
Однажды, когда он очень устал, он позволил Теренсу Роули кое-что для него организовать, так же как Роули делал для Вилли. Он никогда раньше не участвовал в таких развлечениях, считая, что ему не позволяет его самолюбие. Но он устал, и у него не было желания ни с кем разговаривать, ему нужно только выйти из того настроения, в котором он находился. В конце концов он еще молодой человек и у него есть физиологические потребности.
Обычно у таких девушек были острые маленькие лица, они сверкали дешевыми ювелирными украшениями, их тела были опрятными, очень молодыми и более теплыми, чем их лица. Они были достаточно чуткими, желая включиться в настроение игры, и такими же послушными, какими рисовало его воображение в давние годы. Живот к животу, руки на каждой ягодице, они демонстрировали свои прелести и смотрели, кому он отдает предпочтение. Они не были профессиональными проститутками. Александр не знал, как Теренс Роули с ними договаривался; платил он им, или им давали за это небольшие роли, или они это делали, чтобы встретиться с великим продюсером. Он не хотел ни о чем таком думать. Они делали все, о чем он их просил, но безразличие не уходило, а становилось только тяжелее. В отчаянии он требовал от них больше, чем они могли, но они делали все движения в соответствии с его требованиями, иногда хихикая и задыхаясь, а потом выкрикивали и кусали губы, и их тела сплетались подобно водорослям. Он ничего не чувствовал, кроме непреходящей апатии; тогда он поднялся и ушел, не прикоснувшись ни к одной из них. Они смотрели на него странно и отпустили грубую шутку.
* * *Ему снилась желтая луна, налитая кровью в жарком черном небе; пейзажем была плоская пустыня, кругом пустота, кроме неухоженной какой-то заправочной станции, которая выросла, как странная разновидность кактуса на бездорожье. Хотя нигде никого не было видно, Александр почувствовал знакомое ощущение — кто-то его преследовал. И Александр начал бежать по этой безлюдной пустыне. Теперь он всей кожей ощущал, что далекая фигура держится позади него на большом расстоянии, их разделяли пески. Взглянув наверх, Александр увидел, что луна превратилась в разрезанный глаз и капала кровью в небе, затем он увидел, что человек, который его преследовал, бежал теперь параллельно с ним, но в стороне, и тут он обнаружил, что этот человек он сам, но с таким выражением лица, словно он знал нечто сокровенное, о чем не мог никому поведать.
* * *На следующей неделе Александр вернулся в Вашингтон. Он согласился дать показания перед комиссией. Пока давали показания Джек Уорнер и Луис Б.Мейер, Александр сидел без всякого выражения и равнодушно слушал. Мейер настаивал на том, что писатели-коммунисты никогда не имели успеха и не оказывали влияния на картины, сделанные в студии "М.Г.М.", потому что в этой студии сценарии читались и перечитывались контролерами. Джек Уорнер также отрицал, что в каком-либо из его фильмов была коммунистическая пропаганда, но допускал, что, возможно, в платежной ведомости и были имена коммунистов, которые пытались протащить пропаганду в своих сценариях, но когда он обнаруживал тенденциозную линию, то все убирал, выжидал время и по истечении срока контрактов отказывался возобновить их с писателями-правонарушителями. Таким образом он успешно очистил свою студию. Он не согласен с тем, чтобы в кинопромышленности наложили запрет на коммунистов, это было бы незаконно. Он собирается продолжать увольнять писателей, которых подозревает в антиамериканизме, но не хотел бы связываться с какой-либо попыткой организованно внести их в черный список.
