Елена Гайворонская - Круговой перекресток
До поры до времени Алла меня не трогала, видимо, опасалась заступничества со стороны друзей-мальчишек. Но однажды, выходя из класса, ощутимо подтолкнула в спину. Я ответила тем же.
– Ха, слабачка. – Алка с размаху припечатала меня к стене.
В ответ я что было сил заехала кулаком Алле в нос. Дворовые университеты я усвоила на отлично: в драке побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто храбрее. Алка отпрянула, на белом воротничке расплывались темно-бурые капли. Посмотрела на заляпанную кровью ладонь, выругалась, запрокинула голову вверх. Мне стало не по себе. Злость улетучилась, уступила место раскаянию.
– Хочешь платок? – пробормотала я. – Чистый.
– Пошла ты, – буркнула Алка и вытащила свой, больше похожий на тряпку.
– Что случилось? – раздался за спиной металлический голос Светланы Степановны. – Ох, как всегда, Хорлова… С кем ты сцепилась на этот раз?
Алка молчала, но услужливые одноклассницы быстро просветили учительницу, в чем дело.
– Саня, – укоризненно покачала головой Светлана Степановна, – не ожидала от тебя. Идите за мной обе.
Мы прошли в класс. Светлана Степановна достала из шкафчика перекись водорода, ловко скрутила ватный тампончик, смочила и сунула Алке в ноздрю. Затем взяла наши дневники и записала по замечанию. Алле сказала:
– Если ты не уймешься, когда-нибудь тебя покалечат. Или убьют.
Та зашмыгала носом и проныла:
– У меня голова болит. Можно я домой пойду?
– А дома кто? – нахмурилась Светлана Степановна.
– К нам бабушка приехала, – живо откликнулась Алка.
– Иди, горе мое, – в сердцах сказала Светлана Степановна.
Алка понуро сложила портфель, но на выходе обернулась, я поймала ее взгляд, полный торжества. Она быстро показала мне язык и скрылась за дверью.
Причину радости я поняла после уроков, когда вышла из школы. Во дворе раскатали большую ледяную горку, с которой, подложив под попу лист фанеры, лихо съезжала Алка.
– Айда! – крикнул Кузя, и пацаны ринулись вперед.
Я тоже подошла, терзаемая угрызениями совести.
– Будешь кататься? – как ни в чем не бывало спросила Алка. – Там еще картонки валяются. – И ткнула пальцем в сторону школьной свалки.
– Извини, я не думала, что так получится, – сказала я.
– Ерунда, – махнула рукой Алка, – подумаешь. Мне вовсе не больно.
Так странно завязалась наша дружба. Общего у нас было мало, вероятно, потому мы стали интересны друг дружке. Это был тот самый классический случай притяжения противоположностей. Иногда меня отпускали к Алке в гости в ее многонаселенную коммуналку. Днем родители девочки были на работе. Она сама доставала из холодильника кастрюлю супа, разогревала на газовой конфорке. Мы смотрели телик, орали, дурачились, бросались снежками с балкона в прохожих, те грозились оборвать нам уши. Выключали свет соседу, долговязому студенту, когда тот заходил в туалет. Пугали приблудившегося кота. Носились по длинному коридору или играли в прятки с мелюзгой из третьей коммунальной комнаты. В общем, делали то, чем обычно занимаются шкодливые детки в отсутствие взрослых. Я даже немного завидовала, потому что за мной пристально следила бабушка Дуся, вышедшая на пенсию, «чтобы ребенок был под присмотром». Алка же, напротив, считала, что повезло мне: дома тихо, спокойно, есть кому позаботиться и о еде, и об уроках, в сортир утром в очереди стоять не надо. Я помогала ей делать домашние задания, и обнаружилось, что она не глупа, а просто ленива и рассеянна. Вскоре, к немалому удовлетворению Светланы Степановны, у Алки появились четверки, да и сама она, по признанию учительницы, стала собраннее, спокойнее, аккуратнее. У медали была оборотная сторона: Алка тоже на меня влияла. Я и прежде бывала несдержанна на язык, за что дома меня периодически песочили, потому предпочитала помалкивать, даже если что-то мне не нравилось.
Но настало время, и меня словно прорвало. Я стала огрызаться с соседками, которые лезли ко мне с дурацкими замечаниями, родительскими друзьями, чьи дети почему-то считались образцом для подражания. Обозвала жирным боровом выпендрежного троюродного братца Глеба, вздумавшего критиковать мои игрушки. Глеб тотчас нажаловался своей мамаше, и от меня потребовали извинений, а я не только отказалась извиняться, но и заявила, что больше не желаю видеть его у себя дома. А когда мне читали скучные нотации, мысленно рисовала жирный кукиш, как научила подружка.
Пианино
Однажды родители решили, что хорошая девочка из приличной семьи, коей я, естественно, являлась, должна учиться музыке. Мое мнение никого не интересовало: что может понимать ребенок?! Как-то за завтраком мама вскользь упомянула, что Вера с третьего этажа замечательно играет на фортепиано – высокопарное имя инструмента звучало величественно и, вероятно, было призвано поразить меня до глубины души и заставить немедленно возжелать последовать Вериному примеру. Поскольку я не прониклась уважением к Вериным успехам, выяснилось, что помимо Веры давным-давно музицируют Оля и Юля, а также все знакомые девочки из приличных семей. Не оказаться в столь блистательных рядах было равноценно признанию собственной неполноценности. Вскоре в нашей клетушке, потеснив обшарпанную мебель, появился черный лакированный монстр. Монстр разевал огромную пасть, блестел зловещим рядом черно-белых зубов. При надавливании на зуб монстр издавал негодующие звуки, то ворчал низким утробным басом, то ныл, как соседская кошка, пронзительно, высоко, противно. Мы как-то сразу друг другу не понравились. При собеседовании в музыкальной школе оказалось, что мой голос годен только для разговоров, а по ушам пробежало целое стадо слонов. Родители были обескуражены, им почему-то не приходило в голову, что у дочери могут отсутствовать музыкальные данные. Хотя догадаться об этом было не так сложно: пела я безбожно фальшивя, так, что бабушка страдальчески морщилась, все популярные мелодии тех лет сливались в моей голове в один чудовищный коктейль, и содержимое выдавалось абсолютно неудобоваримое. Единственной музыкой, которую я различала безукоризненно, была мелодия слов. Но кроме меня, это никому не было нужно. Неудача не остудила маминого пыла. Она рассказывала, что всю жизнь мечтала учиться музыке, только в коммуналке не было места для пианино, а потом стало поздно. Но уж меня-то осчастливит по полной программе. «Ну и что, что голоса нет, – искренне удивлялась она, – девочке же артисткой не быть, это для души и для общего развития. Зато посмотрите, какие у нее длинные пальцы! Целую октаву захватывают!» С этим, к сожалению, было не поспорить: длиной пальцев природа меня не обидела.
