Билли Грин - Идущий по звездам
— Мой нос…
— Тесс, тебе надо выйти в туалет, — сказала Лэйкен, подчеркивая каждое слово. — И если в этом случае посторонний взглянет в ежедневник, лежащий у тебя на столе, это не будет твоей оплошностью. Так?
Рот брюнетки раскрылся в немом восклицании. Она поднялась с места и пошла к двери, но по пути обернулась и сказала:
— Ты задумала что-то отчаянное? Лэйкен улыбнулась:
— Я должна попробовать.
— Я хочу, чтобы вы правильно поняли мои намерения. Мне не нужна еще одна гротескная башня из стекла и бетона, которых полно повсюду. Мой билдинг должен быть продолжением истории. Джеймсоны занимаются банковским делом более ста лет, и я хочу, чтобы эта традиция была отражена в этом сооружении. Традиция — вот точное слово. Я хочу, чтобы штаб-квартира Джеймсонов была чем-то таким, на что мой дед смотрел бы с гордостью. Мне нужно, чтобы вы восприняли это предприятие как священный долг. Вы, как мой архитектор, должны…
Голос гудел дальше, а Марк слушал и кивал там, где это было необходимо. Большей частью он молчал, беря еду из тарелки и не чувствуя ее вкуса, озабоченный только тем, чтобы вечер прошел как можно быстрее.
Это была самая неприятная сторона деятельности архитектора. Делать вид, что каждый клиент понимает в архитектуре больше тебя. Притворяться, что мнение каждого клиента, — каким бы вздорным оно ни было — оригинально и в высшей степени важно. А на самом деле беззвучно проклинать все на свете.
Когда официант наконец появился с десертом и кофе, а Джеймсон закончил свою речь, которую он произнес над пудингом, Марк облегченно вздохнул и посмотрел по сторонам.
Полутемная зала, приятные столики, хорошо одетые посетители.
Кивнув паре знакомых из яхт-клуба, он нахмурился и отхлебнул кофе. Ресторан и люди выглядели так же, как всегда, но вид их почему-то раздражал его.
В такие минуты Марк почти жалел о том, что пошел по стопам отца и связался с «Хенли, Нобль и Рид». Какой смысл в том, чтобы вести дела со всеми этими людьми, мужчинами и женщинами, подобными ему самому, боровшимися за место под солнцем?
Или может быть, в этом-то все дело — в том, что своим успехом он не обязан самому себе? Он просто унаследовал его от отца вместе со всем остальным.
Но размышлять об этом не было никакого смысла. Он не мог ничего изменить, даже если бы захотел. Он не мог быть другим человеком. Имя Ридов не только гарантия, но и обязательство.
Его внимание привлекла женщина на другом конце залы. Что-то в ней было такое… Волосы. Хотя и короткие и прилизанные, но их цвет напомнил цвет волос Лэйкен.
Марк заерзал на стуле, снова недоумевая, почему ее сегодня не было у него в приемной. Или она все-таки сдалась и улетела домой?
Внезапно на его губах появилась улыбка. Нет, она не улетела домой. Хотя он был знаком с ней чуть больше недели, он достаточно ее изучил. Лэйкен Мерфи так быстро не сдастся.
Тогда почему ее там не оказалось?
В Чикаго у нее никого нет. Что, если она заболела?
Затем он подумал еще об одной возможности. Вдруг она забралась в опасную часть города? Теперь она уже могла быть в больнице. Или, того хуже…
Марк отогнал в сторону эту мысль и заставил себя сесть ровнее. К черту ее. Даже не стоя у его входной двери, она умудряется нарушать его спокойствие. Глупо волноваться из-за этой женщины. И если она нарвалась на грабителя, Марк ему симпатизирует.
Пока он предавался этим мыслям, по столикам пробежал шепоток, заставивший его поднять голову. И он увидел, что взгляды всех присутствующих обращены по направлению к входу.
Повернувшись на своем месте, он увидел рядом с метрдотелем женщину. Но не просто женщину.
Это была Лэйкен.
Его глаза округлились, когда он узнал ее. На ней было платье, способное остановить движение автотранспорта. Черное и немыслимо короткое, оно шло к ее телу, как второй слой кожи. Глубокий вырез открывал верх гладких, округлых грудей. Платье было вызывающим, но самым вызывающим был сердцевидный вырез, опоясывавший ее талию.
Издав горловой звук, который выражал не то возмущение, не то смех, он перевел взгляд на ее волосы, неистовым золотым водопадом спускавшиемя по плечам и казавшиеся бронзовыми при слабом освещении.
Он вперные видел ее волосы распущенными. Неужели она всегда выглядит так… дико, когда не убирает их?
Лицо ее тоже было не таким, как прежде. Обычно она использовала коричневато-розовую помаду, но в этот вечер губы ее были красными. Совершенно красными. Яростно и чувственно красными.
Пока Марк наблюдал за ней, она тоже его заметила. И приветственно помахала ему рукой, благодаря чему взоры всех в зале обратились на него.
Марк стиснул зубы и прищурился, игнорируя вопросительные взгляды присутствующих. Лэйкен наклонилась совсем близко к метрдотелю, опираясь на его руку, и что-то прошептала ему на ухо. Когда она отошла, прекрасно владеющий собой человек выглядел так, как будто его только что сбила машина.
Марк встал, намереваясь выпроводить ее вон, и преградил ей дорогу, когда она была уже в метре от их столика. Он вцепился ей в плечо и прошипел:
— Что вы себе, черт побери, позволяете?
— Марк! — восхищенно завопила она. Он еще крепче стиснул ее плечо, готовясь
к тому, что придется тащить ее через всю залу, но она без промедления обвила руками его шею и прижалась к нему своим полуобнаженным телом.
Все еще думая о том, как бы вытолкать ее, он переместил свои руки к ней на талию. Она издала резкий смешок, а в следующую секунду ее губы прижались к его губам в поцелуе, который был столь же неистов, как и ее появление.
Лэйкен пришлось проглотить еще один смешок, когда она почувствовала его твердые сердитые губы под своими. Другой, менее воспитанный мужчина оттолкнул бы ее от себя, и предал проклятию, призвав в свидетели весь ресторан. Но Марк не был другим мужчиной. Он мог считаться королем выдержки.
В следующий момент ей не хватило дыхания и она с удивлением почувствовала, что его руки скользнули к ней на бедра и прижали ее к нему. Его губы — по-прежнему твердые и сердитые — двигались по ее губам в поцелуе, который неожиданно сделался полноценным.
Лэйкен почувствовала, что высвободиться из его объятий достаточно трудно. Она не могла продолжать так же, как начала. Она планировала, что все будет иначе. Она думала, что сама будет руководить представлением. Фарсом. В котором не предполагалось участие языков.
Наконец, поцелуй закончился — не потому, что она вырвалась, а потому что он решил, что хватит. Едва переведя дыхание, она села за стол, не глядя на него.
— Сожалею, что опоздала, — сказала она, обращаясь ко всему столу. — Соседка по комнате взяла мои любимые румяна — я отдала за них двадцать пять баксов — и куда-то засунула.
