Лейни Рич - Лучше не бывает
Я поскорее выключила звук.
– По объявлению? Это по какому?
Я обшарила закоулки памяти и не обнаружила там ничего подходящего к случаю – память у меня была, прямо скажем, коротковата еще и до близкого знакомства с Альбертом.
– По вашему объявлению. Я Лаура.
Лаура. По голосу я представила ее себе замкнутой и печальной. О чем же, в конце концов, речь? Ах да, ответный выпад!
– Как, это сделали вы?
Меня сбило с толку то, что Лаура сразу не пошла в атаку. Мне казалось, с этого и начнется. Разве тот, кто оперирует такими лозунгами, не должен быть по натуре агрессивен? Не должен полагать, что все знает лучше других? А эта женщина казалась такой же одинокой, как и я, и в состоянии той же отчаянной потребности пообщаться хоть с кем-то. И возможно, хоть ненадолго дать отставку своему Альберту.
– Простите? – прозвучало в трубке, и это было не столько извинение, сколько вопрос.
Сейчас начнет вещать, как Дженнифер. Чертовы южанки! Красотки с роскошными шевелюрами, которые не теряют вида даже во сне.
Увы, я уже не могла как следует рассердиться. По правде сказать, все, что мне было нужно, – это услышать «простите».
Я это получила. Хорошо бы еще оставить за собой последнее слово.
– Знаете что, Лаура? Забудем эту историю. Просто в следующий раз, когда вам в голову взбредет что-нибудь подобное, не спешите помещать объявление.
Я забросила телефон в угол, на кучу снятого с постели грязного белья, и включила звук телевизора громче прежнего. Сеанс телешопинга закончился, началась реклама краски для волос, мгновенно действующей методом распыления. Мир становился все более опасным местом для идиотов со свободными деньгами.
…Я в рыбацкой лодке вместе с тремя детишками и поросенком – никто из них не имеет ко мне отношения, но все явно ждут от меня каких-то действий. На мне платье, которое я надевала на выпускной бал, и роскошные черные туфельки почти сплошь из ремешков. Я принимаюсь истово грести, чтобы спасти наши пять жизней, но хотя берег буквально в двух шагах, он почему-то не приближается.
Я пытаюсь дотянуться до берега веслом. Его длины не хватает совсем чуть-чуть, и тем не менее попытка не удается. Поросенок тычется пятачком в ребенка и, судя по крикам того, кусается. А потом вдруг все они исчезают, к моему великому облегчению. Рядом сидит теперь Брюс Уиллис. Строго говоря, не сам Брюс, а тот, кого он играл в «Агентстве "Лунный свет"», – Во всем мире не найдется мужика аппетитнее!
Понятное дело, я перестаю рваться вон из лодки.
– Кыш! – говорит Дэвид.
– Это как? – спрашиваю я жалобно.
Дэвид возводит глаза к небу. Он заметно возмущен моим присутствием. Его возмущение заразительно. Я требую свою долю простых житейских удовольствий – например, мужской галантности. Но этот тип и не думает изображать джентльмена.
– Кыш из моей лодки!
– Но там вода!
– Подумаешь! Промочишь ноги. От этого не умирают.
Я разглядываю берег. Он роскошен: сплошные пальмы, золотой песок пляжа и прочие радости. Только там совсем безлюдно. Ни одной живой души. Это придает красотам природы заброшенный вид.
– А что мне там делать? – спрашиваю я Дэвида. Он одаряет меня улыбкой, которую я так хорошо знаю и люблю, – улыбкой Эдисона из «Агентства "Лунный свет"». Его рука завладевает моей. Я не могу удержаться от счастливого вздоха. Думаю, самое время перейти к «искушению святого Антония». Я тянусь вбок в ожидании поцелуя от мужчины, которого на самом деле не существует (что, кстати сказать, и делает его таким обольстительным). Однако лодка вдруг начинает крениться, и я плюхаюсь на «пятую точку» в прибрежные воды, где так и кишит подозрительная подводная жизнь. Дэвид без труда удерживает равновесие. Он возвышается надо мной, стоя в лодке со скрещенными руками, весь такой грозный и праведный. Теперь он больше напоминает моего отца.
– Жизнь – это вечное крушение наших надежд… – мямлю я самым жалостным тоном (в точности как и выгляжу).
– Жизнь – это то, что мы сами из нее делаем, – возражает Дэвид и исчезает, а с ним и лодка.
Я поднимаюсь на ноги, бреду к берегу по щиколотку во всевозможном мусоре, нанесенном волнами, и думаю лишь о том, что вряд ли когда-нибудь еще буду носить такую роскошную обувь…
Зазвонил будильник, а с ним включилось радио, наполнив спальню ревом музыки. Я подскочила в постели как гальванизированная и впервые по-настоящему огляделась.
Радио-часы были погребены под грудой постельного белья, которое не вошло в корзину (я давно забыла, что такое стирка). Другие грязные вещи постепенно расползлись по всей комнате, и даже в гостиной намечался зародыш уже второй такой кучи. Из-под голубого одеяла, наполовину свесившегося с постели, виднелся край коробки от пиццы, съеденной еще на прошлой неделе. У туалетного столика валялась зубная щетка (память не сохранила того момента, когда и как она там оказалась). Венчала весь этот бардак пустая бутылка из-под виски – мой очередной Альберт.
– Так вот оно какое, самое дно! – буркнула я, неуклюже вылезая из постели. – Что ж, пожалуй, пора выбираться.
Начала я с окон: подняла жалюзи и такими нетерпеливыми движениями отворила створки, что чуть не сорвала их с петель. Там, снаружи, воздух был так свеж, что захватывало дух. Не удовлетворившись окнами, я растворила и дверь, создав сквозняк, очень похожий на дыхание близкого урагана. С красной банданой на голове, с засученными рукавами, под аккомпанемент первого подвернувшегося под руку диска, я с головой погрузилась в бурную деятельность.
К полудню квартира пусть и не блистала чистотой, однако выглядела вполне прилично, а я в наушниках устраняла остатки разгрома, сделав музыку погромче – для подпитки энергией.
Внезапно на мое плечо опустилась рука. Я отскочила, издав дикий вопль. Попутно мне удалось так ловко сорвать с себя наушники, что и плеер полетел в сторону. Говорят, от испуга сердце уходит в пятки. Мой испуг был таким, что сердце, должно быть, выскочило из окна и укрылось в ближайшей подворотне. Я распласталась по стене и ловила ртом воздух, тараща глаза на Уолтера Бриггса, который, судя по всему, от души забавлялся этим зрелищем.
– Прошу прощения, – сказал он, когда я немного пришла в себя (чистой воды притворство – виноватым он не выглядел). – Я постучал, но в наушниках ты вряд ли могла это расслышать. А оставлять дверь распахнутой неразумно. Это мог быть психопат с бритвой.
– Еще вопрос, кто ты такой, – проворчала я.
– Время покажет, – усмехнулся Уолтер.
Пока продолжался поединок взглядов, мое глупое сердце успело заскочить назад, на свое место, и теперь выстукивало бешеный ритм. Кончилось тем, что я первой опустила глаза, напомнив себе глупенькую романтичную девчонку.
