Сьюзен Виггз - Лето больших надежд
Она сложила несколько основополагающих вещей в рюкзак: полосатое одеяло, толстовку и старую теннисную ракетку, которую следовало починить. Она собрала деревянные значки с выжженными на них именами скаутов, весла от каноэ, выкрашенные с удивительным умением, на рукоятке автографы других скаутов. Сборники песен, браслеты с дружескими надписями, обгоревшие свечи и безделушки — это было целое богатство.
Для того чтобы придать жилищу обитаемый вид, нужны детали — чем более они подлинные, тем лучше. Вещи вроде этих вернут лагерь к жизни, и она рассчитывала, что ее тетушки и дядюшки внесут свой вклад в коллекцию. В глубине ящика со спортивными снарядами она нашла теннисный кубок, потускневший и потертый. У него был пьедестал, двойные ручки и крышка-купол. Эта вещь будет отлично выглядеть среди трофеев в обеденном холле лагеря, учитывая, что витрина все еще там.
Когда она подняла теннисный кубок, в нем что-то зазвенело. Она сняла крышку, и оттуда выкатился какой-то предмет. Пуговица? Запонка. Она тоже была сделана из потускневшего серебра, хорошего дизайна — может быть, знак зодиака? Она поискала вторую, но в кубке была только одна. Она сунула запонку в карман и потерла трофей, пытаясь разобрать гравировку: «Классический кубок вожатых. Первое место. Филипп Беллами. 1977». Очевидно, ее отец выиграл кубок на ежегодных играх персонала, когда работал вожатым в лагере «Киога» в тот год. Ему тогда было двадцать один год, и он готов был перейти на старший курс колледжа.
Она нашла внутри кубка и фотографию. Края фотографии загибались, изображение выцвело, но вид этого снимка заставил ее задержать дыхание. Она видела отца таким, каким никогда не видела прежде, держащим в руках блестящий новенький трофей. Похоже, он хохотал от радости, его голова откинулась назад, а рука обнимала девушку. Нет, молодую женщину.
Оливия вытерла пыльную фотографию о рукав и поднесла к свету. На задней стороне фотографии была написана дата — «август 1977» — и больше ничего. Она пристально изучила женщину. Длинные темные волосы, подстриженные прядями, свободно падали на ее лагерную рубашку. Откинутые волны волос обрамляли привлекательное лицо, ее улыбка была тронута тенью тайны. С ее полными губами, высокими скулами и темными миндалевидными глазами незнакомка обладала экзотической красотой, которая контрастировала с обыкновенными шортами и рубашкой, в которые она была одета.
Было что-то, связывающее этих мужчину и женщину на фотографии, отчего у Оливии разгорелось любопытство. Это было единство — нет, очевидная интимность просматривалась в их позах. Или, может быть, у нее просто разыгралось воображение.
Оливия знала, что может спросить отца, кто эта незнакомка. Она была уверена, что он вспомнит женщину, которая заставляла его смеяться так, как он смеялся на фотографии. Но она не хотела расстраивать его, спрашивая о старой подружке. Вероятно, была причина для того, чтобы она оставалась незнакомкой.
Что-то в этой старой фотографии беспокоило Оливию. Она изучала ее еще мгновение. Снова посмотрела на дату. «Август 1977». Вот так. В августе 1977 года ее отец был обручен с ее матерью, и они поженились позже в том же году, на Рождество.
Так что же тогда он делал с этой женщиной на фотографии?
ПРАВИЛА УПРАВЛЕНИЯ ЛАГЕРЕМ «КИОГА»
Демонстрация слишком сильных чувств между мужчинами и женщинами запрещена. Это касается скаутов, вожатых и персонала.
4.
Август 1977 года
— Филипп, что ты делаешь? — спросила Маришка Маески, входя в бунгало.
Он прекратил вышагивать и повернулся, его сердце замерло при виде ее потрясающего коктейльного платья из шифона и туфель на платформе, ее темные, волнистые волосы падали на загорелые плечи.
— Декламирую, — признался он, его грудь наполнилась радостью и страхом, сильными чувствами, переживаемыми во время необъявленной войны.
Она склонила голову набок в том очаровательном жесте, которым она выражала любопытство.
— Декламируешь что?
— Я репетирую речь, которую скажу Памеле, когда она вернется из Европы, — объяснил он. — Пытаюсь придумать, как покончить с нашей помолвкой. — С тех пор как его невеста отправилась за море, между ними был только один краткий, неудовлетворительный телефонный разговор и торопливый обмен открытками и телеграммами. Итальянская телефонная система была известна своей ненадежностью, и она разрушила ее мечты, а в письме всего не напишешь.
На следующей неделе она возвращалась, и он должен сказать ей лично. Это заняло у него целые столетия.
Единственное, чего он боялся больше, чем разрыва, — это провести остаток своей жизни с человеком, который не владел его сердцем так, как Маришка.
Теперь Маришка посерьезнела, ее пухлые губы сложились в печальную улыбку. Филипп обнял ее. Она пахла фантастически, опьяняющей смесью цветов и фруктов, и она прекрасно подходила к его объятиям, словно была создана для него, точно как в песне. Ее близость заставила его забыть свои тревоги из-за Памелы.
— Я взяла это в моментальном фото. — Маришка вытащила из сумочки конверт. — Это наш снимок. Я заказала два экземпляра, чтобы у тебя тоже осталась фотография. — Перебирая фотографии спортивных соревнований в лагере, она вытащила один снимок, где были она и Филипп, смеющиеся триумфаторы, и он держит над собой блестящий серебряный кубок.
Его сердце сжалось. Он выглядел таким счастливым, черт побери. В тот момент он был счастлив. Сняв теннисный трофей с полки, он сунул снимок внутрь и снова закрыл крышкой.
— Спасибо, — сказал он.
Она пересекла комнату и поцеловала его.
— Нам пора идти. Это последний танец лета, а ты знаешь, как я люблю танцевать.
Каждое лето сезон заканчивался серией ритуалов. Вчера все скауты разъехались по домам. Сегодня было прощание персонала, обед с танцами, который закончится в полночь. К этому времени завтра почти все уедут, и вожатые вернутся в свои колледжи.
— Пойдем, — подгоняла она его, отходя в сторону и беря его за руку. — Я не хочу растрепать волосы. — Она блеснула на него глазами. — Во всяком случае, пока.
Даже этого легкого обещания было достаточно, чтобы вызвать в нем лихорадочную спешку. Когда они покинули бунгало, он застегнул свою спортивную куртку и понадеялся, что его физическая реакция на ее близость не была слишком очевидной. С начала лета он вечно оглядывался, чтобы увериться, что за ними не следят. В «Киоге» были строгие правила насчет отношений между вожатыми и другими работниками, и то, что его родители были владельцами лагеря, не означало, что он — исключение.
