Сьюзен Виггз - Лето больших надежд
— Она бы никогда этого не сделала. Мама получает слишком большое удовольствие, мороча людям голову. Готова спорить, что она бы заимела десяток таких, как я, если бы могла.
Годы взросления у Оливии ушли на то, чтобы снизить вес, который делал ее мишенью для насмешек, и получить одобрение своей матери. Забавно, но неудивительно, все, что потребовалось для этого, — потерять сорок или шестьдесят фунтов. Когда тонкая, шикарная Оливия вылезла из кокона своего пристрастия к еде, Памела получила возможность удовлетворить целую серию амбиций, связанных с ее единственной дочерью. Памелу никогда не занимал вопрос, почему Оливия успешно сбросила вес, когда покинула дом и отправилась в колледж.
— Я хотел бы, чтобы вас был десяток, — громко заявил Эрл, чокаясь с ней стаканом. — Ты очаровательна, и все равно с Рэндом Уитни это бы не сработало.
— И все равно Памела обрадовалась бы, если бы Оливия вышла замуж за Уитни, — задумался ее отец.
— Ерунда. Она так занята благотворительностью и всякими открытиями галерей, что мы ее и не видим.
— Не могу поверить вам, ребята. Если вы так убеждены, что я была бы несчастна с Рэндом, почему вы не сказали мне этого месяц назад?
— Разве ты стала бы слушать? — Ее отец поднял бровь.
— Ты шутишь? Он Рэнд Уитни. Он выглядит как Брэд Пит.
— Что должно было бы стать для тебя первым предостережением, — подчеркнул Эрл. — Никогда не доверяй мужчине, который делает инъекции коллагена.
— Он и не делал. — Оливия знала, что это было только один раз, для журнала «Ярмарка тщеславия». Из-за этих журналов она стала еще большей его фанаткой, она приходила в восторг от этого роскошного блондина, его очарования, достигаемого без труда, его упорства, его убежденности, что он работает ради того, чтобы жить как и все остальные.
В статье Оливию покорило одно предложение: «Рэнд Уитни защищает свою частную жизнь. Когда его спросили о романтических отношениях, он сказал только: «Я встретил кое-кого особенного. Она замечательная, и это все, что я могу вам сказать».
Была только одна проблема. Дюжина других женщин также думали, что это заявление сделано о них. Когда статья вышла, Оливия и Рэнд посмеялись над ней, и она была тронута гордостью, которая осветила его лицо. У него были свои проблемы и чувство неуверенности, как и у каждого на свете.
И теперь он получил свою свободу.
Она смирилась с тем, что проведет этот вечер с отцом и Эрлом. Это был один из первых теплых вечеров сезона, так что Эрл настоял, чтобы они перенесли еду в патио для обеда на свежем воздухе. Она, ее отец и Эрл играли в тосты. Они обходили вокруг стола, по очереди отыскивая, что бы им выпить. Это была игра в доказательства самим себе того, что миру есть за что быть благодарными, как бы ни складывалась жизнь.
— Компьютерное обеспечение для диктовки, — сказал Эрл, поднимая стакан. — Я ненавижу печатать.
— Я поднимаю бокал за мужчин, которые умеют готовить, — сказал Филипп. — Спасибо за обед. — Он повернулся к Оливии: — Твоя очередь.
— Таблетки от глистов, которые нужно давать раз в месяц, — сказала она, нежно глядя на Баркиса.
Ее отец посмотрел на нее добрыми глазами:
— Как плохо, что они не делают их для людей.
Они с Эрлом видели, как она проходила через это уже два раза. Она чувствовала себя… пронзенной. В ее прошлом был пункт, который все еще держал ее в плену. Она знала, что это за момент. Ей было семнадцать, она проводила в лагере свое последнее лето перед колледжем, работая вожатой. В тот раз она отдала свое сердце, — полностью, бесстрашно, без отлагательств. Все кончилось плохо, и она завязла в эмоциональных зыбучих песках. Она все еще не знала, как оттуда выбраться.
Может быть, ее бабушка дала ей шанс сделать это.
— Знаете что? — сказала она, вскакивая из-за стола. — У меня нет времени сидеть тут с вами и депрессировать.
— Итак, мы практикуем быстрые разрывы?
— Простите, но вы, ребята, должны меня извинить. Мне нужно упаковать сумки, — сказала она, вытаскивая из кейса фотоальбом Наны. — Первое, что я сделаю утром, — это начну новый проект. — Она сделала глубокий вдох, удивленная тем, что ее охватили надежда и восторг. — Я уезжаю на лето.
3.
— Это плохая идея, — сказала Памела Беллами, открывая дверь, чтобы впустить Оливию.
Роскошная квартира на Пятой авеню была похожа на музей, с его полированными паркетными полами и красиво расставленными предметами искусства. Однако для Оливии это было просто место, где она выросла. Для нее Ренуар в фойе был не более замечателен, чем пластиковые контейнеры в кухне.
Однако, даже будучи ребенком, она чувствовала себя в гостях, незнакомкой, не на месте в элегантности ее собственного дома. Она предпочитала милые вещички: африканские фиалки и старые стулья, забавные сувениры и ковры из грубой шерсти. Между матерью и дочерью были долгая история разъединения. Оливия была одиноким ребенком, и ее родители были одинокими, и она испытывала груз ответственности — быть для них всем. Она старательно училась и занималась музыкой, надеясь, что ее дневник с отличными оценками или музыкальная награда смягчат холод, который, казалось, окружал ее семью с тех пор, как она себя помнила.
— Привет, мама. — Оливия поставила сумку на стол и обняла ее.
Ее мать пахнула «Шанелью № 5» и сигаретами, которые она исподтишка покуривала на восточном балконе после завтрака каждое утро.
— Почему, ради бога, ты взялась за этот проект? — потребовала ответа ее мать.
Пока Памела знала только то, что Оливия рассказала ей по телефону накануне вечером, — что между нею и Рэндом все кончено и что она собирается провести лето, обновляя лагерь «Киога».
— Потому что Нана попросила меня, — мягко ответила она. Это было самое простое объяснение, которое она могла привести.
— Это абсурд, — сказала Памела, поправляя шалевый воротник свитера Оливии. — Ты кончишь тем, что проведешь все лето в пустыне.
— Ты так говоришь, как будто это плохо.
— Это плохо.
— Я пыталась сказать тебе и папе об этом каждое лето, пока росла, но вы никогда не слушали.
— Я думала, тебе нравится ездить в летний лагерь. — Ее мать протянула руки ладонями вверх в беспомощном жесте.
Оливия ничего не ответила. Недоразумения наполняли все ее детство.
— Я полагаю, ты уже обсудила это с твоим отцом. — В голосе Памелы прозвучало ледяное равнодушие.
— Да. Нана и дедушка его родители, в конце концов. — Оливия уже чувствовала усталость. Ее мать имела способность утомлять ее плавным потоком слов. Однако Оливия была решительно настроена не поддаваться.
