Мамочка для принцессы (СИ) - Редж Моргана

Глава 23

Ася

Тишина в моей старой квартире оглушает. После гулких просторов особняка Павла эти стены кажутся картонными, а потолок давит.

Прошло три дня. Семьдесят два часа. Я провожу их, как в лихорадочном сне. Первую ночь Артем молчит, сжавшись в комок на своем старом диване, а я сижу у окна и смотрю на темный двор, не в силах плакать. Шок слишком глубокий.

Затем нужно встать, сделать Артему завтрак-обед-ужин, сесть за стол, открыть ноутбук. Печатать. Печатать. Печатать. Слова выходят плоскими, безжизненными, но я заставляю пальцы двигаться. Это единственное, что у меня осталось. Работа. Та самая работа, ради которой, по версии желтушных газет и, видимо, самого Павла, я и продалась.

Сейчас я сижу за столом, уткнувшись в экран ноутбука. Пальцы механически выстукивают слова. Сценарий. Новый. О женщине, которую предали. Ни капли юмора, только холодная, режущая стеклом правда. Это моя терапия. Или самобичевание.

На столе, рядом с ноутбуком, лежит мой телефон. Он вибрирует. Снова и снова, и снова. Короткая, настойчивая дрожь, потом еще одна. Сообщения. Пропущенные вызовы. Я даже не смотрю. Не нужно. Я знаю, кто это.

Павел.

Сначала бесконечные звонки. Потом — сообщения. Требовательные, потом с уговорами, сейчас — почти отчаянные. Я не читаю, но вижу уведомления на заблокированном экране.

«Ася, мы должны поговорить...» «Это недоразумение. Дай мне объяснить...» «Пожалуйста, ответь хоть что-нибудь...»

Я отвожу взгляд. Объяснить? Что он мог объяснить? Тот взгляд? Тот ледяной тон? То мгновенное недоверие, которое перечеркнуло все? Нет. Некоторые вещи не исправить.

Из комнаты Артема доносятся приглушенные звуки игры. Он заперся там, как и я в своей скорлупе. Наш дом, который всегда был нашей крепостью, теперь разделен на две одинокие осажденные территории. Две хрупкие вселенные.

Дверь в мою комнату скрипит. Я не оборачиваюсь, продолжаю стучать по клавиатуре. — Мам. Я не отвечаю. — Мам, нам нужно поговорить.

— Нет. Не нужно.

— Но я…

— Артем! — я поворачиваюсь к нему, и вижу, как он вздрагивает от моего тона. Во мне нет сил на мягкость. Все силы ушли на то, чтобы просто не развалиться. — Я сказала — нет. Иди поиграй. Или почитай. Не мешай мне. У меня дедлайн.

Это ложь. Дедлайна никакого нет. Только стена, которую я спешно возводила между собой и миром. — Хватит врать! — он резко входит в комнату. Его лицо бледное и злое, глаза лихорадочно блестят. — Ты не работаешь! Ты просто сидишь и тупишь в экран! И игнорируешь всех!

— Я никого не обязана слушать, — отрезаю я, закрывая ноутбук с таким щелчком, что он едва не сломался. — Даже меня? — его голос дрожит. — Мам, я был неправ! Я накосячил! Я поверил какой-то хрени в интернете и набросился на тебя! Прости меня!

Я наконец смотрю на него. Мой мальчик. В его глазах стоит такая искренняя боль и раскаяние, что у меня сжимается сердце. Но каменная глыба внутри не сдвигается с места.

— Ты не виноват, — говорю я устало. — Виновата я. Я втянула нас в эту историю. Я позволила себе поверить в сказку. Но сказок не бывает. Есть только контракты. И подвохи.

— Но Паша… он же звонит! Он пишет! Может, он правда хочет извиниться? — Не называй его так, — шиплю я с такой внезапной яростью, что Артем отшатывается. — Он для нас больше никто. И точка. Забудь о нем! И не смей с ним общаться! Никогда!

Я вижу, как он сглатывает, как его плечи опускаются. Он смотрит на меня, словно впервые видит эту холодную, черствую женщину, в которую я превратилась. — Ладно, — тихо отвечает мой сын. — Как скажешь.

Стоит еще какое-то время, сверлит меня взглядом. Такой же настырный, как я.

— Ты вообще есть будешь? — бухтит он. — Я сосиски сварил.

— Потом.

Он разворачивается и выходит, закрыв за собой дверь. Тишина снова поглощает комнату, но теперь она была другой. Гнетущей. Я проиграла. Я потеряла не только Павла и Аришу. Я теряла сына. Стена, которую я строила, отгораживала меня от него, от самого главного человека в моей жизни — моего сына.

Телефон снова вибрирует. Долгий, настойчивый звонок. Раздраженно смотрю на экран. Не Павел. Неизвестный номер.

Думаю, взять или пошли они все.

Инстинктивно я тянусь к нему. Может, продюсер? По поводу сценария? Любая соломинка, лишь бы вытащить меня из этой трясины. Хоть что-то, что займет мозги и заглушит боль.

Провожу пальцем по экрану и подношу трубку к уху. — Алло? — мой голос чужой, отстраненный.

В трубке слышится короткое, прерывистое дыхание. А потом — тихий, до боли знакомый всхлип. — Тетя Ася? — шепчет детский голосок. — Это я. Ариша. Я скучаю… Когда ты вернешься?

Глава 24

Павел

Я в ярости. Глухой, слепой, разрушительной ярости, которая заставляет сжимать кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Она ушла. Сбежала. Как последняя трусиха.

Мой кабинет выглядит так, будто здесь пронесся ураган. С полок сметены папки, хрустальная пепельница разбита о стену. Я не могу усидеть на месте. Я мечусь по комнате, и каждый предмет напоминает мне о ней. О ее глупом бумажном самолетике, который до сих пор лежит у меня в столе. О ее смехе. О том, как она смотрела на меня в прихожей, прежде чем развернуться и уйти.

«Она использовала тебя», — шепчет мне в ухо холодный, циничный голос, который всегда был моим спутником. «Она все продумала. Развела тебя, втерлась в доверие, а когда ты объявил о помолвке, ее сообщник подкинул «доказательства», чтобы выжать из тебя еще больше. Классика».

Я хочу верить в это. Это так просто. Так логично. Так соответствует моему проклятому, извращенному миру, где у всего есть цена. И тогда моя ярость будет оправдана. Тогда я смогу вычеркнуть ее из своей жизни, как вычеркивал всех, кто пытался меня использовать.

Но почему тогда ее лицо в тот момент в кабинете было искажено таким шоком и такой болью? Почему в ее глазах читалось не расчетливое коварство, а абсолютная обида? Актриса? Возможно. Но тогда это величайшая актриса из всех, кого я встречал.

И Артем... Мальчик, который смотрел на меня с обожанием, который за несколько дней стал для меня почти... сыном. Он ушел вместе с ней. Молча. Не оглядываясь. Его осуждение жгло мне спину сильнее, чем любое слово.

Я подхожу к бару и с силой бью кулаком по столешнице. Боль пронзает костяшки, но она приятна. Она настоящая. В отличие от той душевной боли, что разрывает меня изнутри.

«Она не такая», — упрямо твердит другой голос. Тихий, но настойчивый. Голос того Павла, который начал рождаться рядом с ней. «Она не могла».

Но факты против нее. Факт — поддельный договор. Факт — его утечка в прессу. Факт — ее побег.

Я останавливаюсь посреди кабинета, пытаясь перевести дух. Нужно мыслить трезво. Как на переговорах. Отбросить эмоции. Что я упустил?

Кто получил выгоду от этого скандала? Не она. Ее имя теперь в грязи. Ее карьера? Под вопросом. Ее сын? Снова в тесной хрущевке.

Тогда кто?

Мысль приходит внезапно. Острая, как лезвие. Я подхожу к столу, хватаю телефон. Мои пальцы дрожат от адреналина.

— Максим, — рычу я, когда мой юрист берет трубку. — Отправь мне скан того «договора». Сейчас же.

Через минута на моем экране появляется изображение. Я увеличиваю его, вглядываюсь в детали. Тот самый лист. Напечатанный текст... и рукописные дописки. Черными чернилами. Размашистый, уверенный почерк.

И тут я вижу. Вижу то, что не заметил тогда, ослепленный гневом и обидой. В одном из пунктов, в слове «пять», в букве «ять»... характерный загиб. Такой же, как в подписи на одном старом деловом контракте. Контракте, который мы расторгали со Светланой.

Кровь стучит в висках. Светлана.

Она. Ее холодная, расчетливая месть. Она не могла простить мне моего «спуска» с ее карьерной лестницы. Не могла простить, что я предпочел ей «какую-то няньку». Она знала, куда бить. В мое самое уязвимое место — в мое недоверие. Она сыграла на нем, как на рояле.