В объятиях воздуха. Гимнастка - Туманова Юлия

У Киры был крайне взволнованный вид. Пока Веточка хлопотала на кухне, накрывая стол к приходу подруги, та успела опрокинуть на себя вазочку с вареньем, разбить чашку, да еще все время норовила стряхнуть пепел в цветочный горшок. Вета, беспечно напевая, вовремя останавливала шкодливую руку товарки и почти не прислушивалась к ее пламенной, сбивчивой речи.

— Наше фирменное блюдо, — торжественно объявила Веточка, выставив на стол огромное блюдо с варениками, — оценивай давай, мы с Леркой две недели учились.

— Мы с Леркой! — ехидно передразнила подруга. — Что у вас с этим Леркой? Ты понимаешь, что творишь? Разве обязательно всему городу знать, с кем ты спишь?

— А что, весь город знает? — беспечно поинтересовалась Веточка.

— Представь себе. Родители твои телефон мне оборвали, Макс вообще с ума сошел, чуть не поселился у меня. Знаешь, чего мне стоит его удержать от осады вашего гнездышка?

— Спасибо, Кирюшка, ты прелесть.

Кира окончательно разозлилась:

— Я-то прелесть, а ты просто дура! Ие успели сплетни о вас с Максимом утихнуть, а ты уже другого в постель запустила! Хоть с одним-то разберись!

Веточка пожала плечами, уминая вареники:

— Да я вроде разобралась…

— Вот-вот, вроде разобралась она: У тебя Мадрид на носу, а ты здесь гормональные истерики устраиваешь. Брось это дело, Ветка! И Мадрид заодно. — Кира снова потянулась за сигаретой, устало и зло продолжила: — Ведь не найдешь ты лучше Макса, это факт. Конечно, молодость — это хорошо, но за Максимом ты как за каменной стеной, это тебе не раз-два и в койку. Слышишь, ну, покошатничала и хватит!

— Поко… Чего?

— Завязывай, говорю, блядовать! — взорвалась Кира. — Как с цепи сорвалась, ей-богу!

— Сорвалась, Кирюшка, ох сорвалась! Что я с Максимом видела-то? Что я вообще видела? — Веточка грустно ухмыльнулась, машинально затеребила пачку сигарет, но не закурила — сдержалась. — Знаешь, как с Леркой легко? Ни нотаций, ни обещаний, ни клятв. Одна постель. Отдыхаю я, понимаешь? На дискотеки ходим, на тусовки разные, как люди. Иногда разговариваем, так, ни о чем, просто треплемся. Я свободной себя чувствую, понимаешь, Кирюша?

— Ой, дура! Независимости ей, видите ли, захотелось, свободы ей, видите ли, не хватало! Поговори ты с Максом по-человечески, все у вас наладится. Ну что тебе этот Лерка? Ты хоть знаешь, кто он?

— Конечно, — беспечно отозвалась Вета, — племянник Бориса Аркадьевича.

— Хорошая профессия, — хмыкнула Кира, — прибыльная очень. Ему ведь двадцать лет всего, на что вы жить собираетесь, пока он доучится? Ты его содержать станешь?

— Да не собираемся мы жить! То есть вместе не собираемся. Могу я просто развлечься? — И Веточка пошла в наступление: — Ты сама скольких парней сменила, а?

— Я была в творческом поиске, — невесело ухмыльнулась подруга, — и никто из моих парней так обо мне не заботился, как Макс о тебе.

— Ну, вот и забирай его себе! — предложила в сердцах Вета. — На самом деле, из вас отличная пара получится. А то ты достала меня совсем, Макс то, Макс се. Ешь лучше.

Но Кира решительно отодвинула от себя тарелку.

— Ты можешь серьезно со мной поговорить? Он меня подослал, понимаешь? Я не знаю, что делать, он не в себе совершенно, то грозится вас подпалить, то пытается себе вены резать. Веточка, ты подумай, ну зачем тебе этот студентик? Может, на самом деле, все еще у вас с Максом наладится?

— Нет, я не хочу.

— А ты трезво на вещи взгляни, — уговаривала Кира, — прикинь, что ты через пару лет будешь иметь? Макс ведь хорошо зарабатывает, любит тебя безумно. Что еще надо?

— Чтобы я его любила. А я не люблю. Я, правда, и Лерку не люблю, но с ним мне просто и легко. Он на меня не давит, не ревнует, он со мной рядом, и все. Разве этого мало, Кирюх?

— Смотря для чего.

— Ну, хватит уже! Все вы мне опротивели со своими вечными страхами за будущее. Я сегодня жить хочу, сейчас. Мне только семнадцать, а ты твердишь о предпенсионной нищете! Все, не будем об этом, ладно? Извини, что я сорвалась, ты действительно достала. Я не хочу ничего планировать и загадывать, не хочу рассчитывать, прикидывать, взвешивать…

— А чего же ты хочешь? — тихо спросила Кира.

Веточка подмигнула и совершенно по-детски, беззащитно и застенчиво улыбнулась:

— Я хочу учиться!

— Чего?! — обалдела подруга.

— Учиться. Ты вот Валеру студентиком обзываешь, а зря. Сама ведь институт заканчиваешь, должна понимать, как это важно. Права мама была, да и отец тоже. Я сейчас знаешь, как тянусь…

— Куда? К знаниям, что ли? Мало тебе тренировок?

— Мало, вернее, не то это. Я знать хочу.

— Да что ты хочешь знать-то?! — растерянно глядела на нее Кира.

И тогда Веточка решилась рассказать подруге о своей мечте, не о той, про Питера, о другой. Гимнастка страстно желала изучить историю своего дела, сопоставить факты, сравнить старые и новые приемы и на этой основе разработать собственный метод. Она еще не знала, с какой стороны подступиться к этому, но копать ей хотелось глубоко. Связь балета, хореографии с гимнастикой, подбор музыки, спортивных снарядов — ко всему этому она стремилась подойти профессионально. Сейчас «художница» взахлеб рассказывала Кире о многих часах, проведенных в библиотеке, за специальной литературой, о беседах со старейшими тренерами, в том числе и с мамой Верой.

— Помнишь, Кирюш, мы ведь и не слушали ее, когда она ударялась в воспоминания. Тем более если историю гимнастики начинала рассказывать. Ну кому интересны даты и перечисление городов? Я по-другому буду… понимаешь?

— Может, не надо? — почти жалобно спросила Кира. — У тебя же крыша скоро поедет от «змей» и пируэтов.

— Не понимаешь, — сокрушенно покачала головой Веточка, — ведь это здорово — знать о своем деле все-все, досконально изучить ошибки и промахи других, учитывать всякие мелочи…

— От своих ошибок ты, таким образом, не застрахуешься, — хмуро перебила подруга.

— Да я и не стремлюсь! Просто не хочу повторять чужие.

И Вета снова с энтузиазмом принялась расписывать подруге перспективы своего обучения, попутно сетуя на минимум информации, которая содержалась в спортивных журналах и газетах. Подруга обреченно выслушивала ее претензии к кинопрокату и издательствам, которые так мало внимания уделяют животрепещущей теме художественной гимнастики. Оказывается, снято всего несколько короткометражных фильмов о жизни «художниц», и Веточка собирается каким-то образом заполнить этот вакуум.

— А что? Стану продюсером, тебя на главную роль позову, сама сыграю юную профурсетку, еще не знающую, почем фунт лиха в большом спорте.

Остановить Веточкины излияния было невозможно, но, когда она все-таки выдохлась, Кире пришлось еще оценивать ее новые упражнения, которые подруга продемонстрировала ей в комнате. Специально для этого Веточка установила здесь хореографический станок, постелила коврик и повесила шведскую стенку для тренировок. Благо площадь была огромная, места хватило даже для велосипедного тренажера, на который Вета разорилась несколько дней назад. Вырвавшись из импровизированного спортивного зала, Кира окончательно уверовала в то, что влюбленное сердце не знает преград и границ. Ее подруга была влюблена в спорт, Максим рядом с таким соперником обречен на поражение. Но Кирочка все равно не отступала, решительно вознамерившись помирить влюбленных.

Максим угрюмо слонялся вокруг спортивного комплекса, высматривая сбежавшую от него любимую и в который уже раз раздумывая, подойти ли к этой строптивой девчонке или просто тайком проводить ее до дома. Сегодня она была одна, выскочила на улицу, на ходу застегивая пальтишко, и помчалась к остановке. Макс двинулся следом. В автобус набилось много народа, со своего места он разглядел только знакомый локон, как обычно выбившийся из пучка волос, и кусочек бархатной щечки. Вета стояла к нему вполоборота, вид у нее был довольно усталый. Максим не стал пробираться к ней, но вышел следом, когда они подъехали к ее дому. Он шел, стараясь не торопиться и не слишком шуршать листвой, ему не хотелось быть замеченным. Впереди маячила тонкая фигурка в коротком пальто, изредка свет от фонаря падал на нее, и Максиму бросалось в глаза темное пятно волос, тонкая, беззащитная шея, не прикрытая шарфом. Ему казалось, что он сходит с ума, вспоминая, как эти волосы рассыпались по его подушке, а эта шейка изгибалась под его поцелуями. Боже, как же хотелось догнать, развернуть к себе легкое, гибкое тело, наткнуться на знакомую тяжесть груди, тронуть губами детский пушок на подбородке, зацеловать гордый, высокий лоб. А еще лучше — пройтись тяжелыми, мокрыми сапогами по каждой косточке, затоптать все следы чужих объятий, обливаясь слезами, захлебываясь в любви. Что же происходит с ним?! Почему? Зачем он идет за этой девочкой, которая в его руках стала взрослой, но превратилась в женщину только теперь, когда они расстались. Даже походка ее изменилась. Но что-то осталось, многое осталось от той прежней Веточки, которую так любил он качать на коленях, баловать и тискать, как ребенка. Он не может уже без этого ребенка, не может. А послезавтра, Макс знал, она уезжает в Москву, оттуда в Мадрид. Чертовы соревнования, будьте вы прокляты! Будь проклята гимнастика! Будь проклят весь мир, раз он так несправедлив и безжалостен!