Как во сне (СИ) - Резник Юлия
– Эльбрус Таймуразович, мы не можем приезжать каждый раз! Вам бы в хоспис. Ну, всё уже, всё, понимаете? – горячилась и впрямь примелькавшаяся фельдшерица.
– Да кому мы там нужны в каникулы? – отмахнулся я.
– Хосписы, как и другие медучреждения, работают по календарю. Спокойно езжайте! Уж для вашей жены место всегда найдут.
Я знаю! Потому что по линии благотворительности перевел на его счета целое состояние. А все мои отмазки были не более чем предлогом, чтобы ничего не менять! Чтобы еще хоть немного побыть рядом с любимой женщиной, которую я все реже нахожу, да… Но когда нахожу – это стоит всех моих переживаний. Всех страданий, да, и слез.
Видя, в каком я нахожусь состоянии, фельдшерица утешающе коснулась моей руки.
– А Ирина где ваша?
– С семьей. Отдыхает.
– Вам тоже не мешало бы отдохнуть. Позвоните в К*. Вас хоть сегодня примут.
Я кивнул, пряча закипающие в глазах слезы под веками.
Три дня мне понадобилось на то, чтобы собраться с силами и набрать заветный номер. Три дня наших совместных с Риммой мучений. Оказалось, что даже моего терпения недостаточно, чтобы это выдерживать в режиме двадцать четыре на семь. Я не знаю, убедил ли я себя в том, или так действительно было лучше, но утром четвертого января я действительно отвез жену в хоспис. Дождался, когда ее разместят, посидел еще немного возле нее спящей и, пошатываясь, будто пьяный, вышел на улицу.
В тот день я долго гулял по заиндевевшему городу. В себя пришел в нескольких кварталах от хосписа, продрогнув до костей. Зашел в первую попавшуюся кофейню. Достал одеревеневшими пальцами телефон. Покрутил в руках, убеждая себя, что если бы с Риммой что-то случилось за это время, мне бы сообщили. И зачем-то написал Уле…
«Привет. Как дела? Еще не надоели каникулы?»
«Если это такой способ узнать, не хочу ли я поработать во внеурочное время, мой ответ – нет».
Я хохотнул. Наблюдая за тем, как туда-сюда бегает карандашик, грел руки о чашку. Та была на удивление, как я люблю, большой. А ведь обычно в таких заведениях не чашки, а какие-то, блин, мензурки.
«Я уже на полпути к мандариновой коме. Мне все нравится».
«А кроме мандаринов ты хоть что-нибудь ешь?»
«А что, есть какие-то предложения?»
Она подумала, что я предлагаю встретиться?! Ну а что еще она, мудак ты эдакий, могла подумать?
А почему, собственно, нет? От мысли, что мне придется возвращаться в опустевший дом, тошнило.
«Забудь! Я пошутила», – прилетело прежде, чем я успел сообразить, что написать в ответ. И я так явно представил Ульку в этот момент! Как она, сто раз уже пожалев о том, что ляпнула, протяжно застонала, зарываясь руками в волосы, и тут же, как ребенок, спрятала голову под подушку.
«Поздно. Я уже вот…»
Я сфоткал витрину с десертами и отправил фотографию Уле.
«Эльбрус Таймуразович, вы хоть представляете, сколько калорий в одном таком пирожном»?
«Ничего, тебе нужно есть».
«Оставьте эти намеки!» – возмутилась Уля в ответ.
«Лучше перебдеть, чем недобдеть».
Смайлик рука-лицо стал мне ответом. Да я сам от себя в ахере. Но тут или отвлечься, или чокнуться. К тому же Уле, если она беременна, и впрямь нужно следить за питанием. А еще ей нужны положительные эмоции. Нужна опора. И я должен ею стать, даже если у меня самого из-под ног уходила земля.
«Анна Павлова», классический «Наполеон», меренговый рулет с манго… И еще песочные корзиночки с красной и черной смородиной. Пока заказ упаковывали, в кофейню заскочила молоденькая мамочка с коляской, в которой сидел краснощекий улыбчивый карапуз.
– Леночка, тебе, как всегда, раф с халвой и столичную булку для Даника?
– Да-да. И просто черный кофе для мужа, мы сегодня всей семьей вышли. Мишка сейчас подойдет, забежал в магазин за сигаретами… Только и разговоров, что бросит.
В этот момент колокольчик на двери звякнул, впуская долговязого рыжего парня. Сколько ему? Дай бог, лет двадцать пять. А уже батя. И неплохой, видно. Вон, как малой к нему стартанул.
От мысли, что, вполне возможно, совсем скоро я тоже смогу вот так сюда зарулить с коляской, ткнуть в витрину пальцем и сказать «выбирай что хочешь», а потом сидеть и с умильной улыбкой наблюдать за тем, как мой ребенок, мои плоть и кровь, уплетает за обе щеки булки, по уши измазавшись в сахарной пудре, меня основательно тряхануло.
– С вас три пятьсот сорок. Наличные? Карта?
Так засмотрелся, что даже пришлось встряхнуться.
– Карта.
Забрал пакет, вызвал через скачанное по совету Ули приложение такси. И уже через полчаса позвонил в ее дверь.
– Привет! – обвел жадным взглядом ее статную фигуру. Поймал себя на том, что никогда еще не видел Ульку настолько домашней. В свободных трикотажных шортах, из которых торчали длиннющие ноги с хорошо проработанными мышцами, и безразмерной футболке в цвет.
– Ого! Вы ничего не перепутали?! Я тут одна живу, – хмыкнула, разглядывая внушительный пакет в моих руках.
– Ну, это пока неизвестно.
Улька широко распахнула глаза. Ее нежные губы дрогнули.
– Что? – напрягся я. Девочка сглотнула…
– Вообще-то уже да.
– Да? – сощурился я.
– Я сделала тест…
Глава 11
– И что? – спросил Эльбрус, напряженно на меня глядя.
– Он отр-р-рицательный.
Ух, как меня перетрясло. Язык натурально заплетался, а слезы жгли глаза и потихоньку по одной хрустальной капле срывались вниз.
– Эй, ты чего?
Отставив пакет на тумбочку, Калоев шагнул ко мне. Обхватил лапищами плечи, притянул поближе.
Чего – вопрос не праздный. А самый логичный ответ здесь, наверное – «Не берите в голову, Эльбрус Таймуразович, это просто от облегчения». Но как раз облегчения и не было. Скорее, я ощущала себя сбитой с толку. Так бывает, когда уже почти свыкся с какой-то не очень тебя радующей мыслью, и даже отыскал в ней какие-то плюсы, чтобы облегчить процесс привыкания, но вдруг оказалось, что никакой необходимости в этом не было.
– Извините. Нервы, наверное. Да вы проходите на кухню, я сейчас… Только умоюсь.
Не желая и дальше действовать на нервы Калоеву своей истерикой, я прошмыгнула в ванную. Открыла воду, зажала в зубах полотенце и горько заплакала, выпуская наружу скопившееся напряжение. Стало действительно чуть полегче. Успокоившись, я плеснула в лицо воды и, чтобы хоть как-то замаскировать, как меня накрыло, налепила патчи под глаза, пригладила волосы. Сдаваться пошла, лишь удостоверившись, что я выгляжу более-менее прилично.
Эльбрус стоял на фоне окна и был настолько погружен в свои мысли, что даже не услышал, как я вошла. Выглядел он неважно: квадратные плечи поникли, на грудь склонилась всегда гордо поднятая голова… Кажется, теперь я знаю, как выглядит одиночество. Одно непонятно – как так вышло, что человек, достигший в жизни стольких вершин, в какой-то момент оказался в полном одиночестве?
– Эльбрус Таймуразович…
– М-м-м? – обернулся, сунув руку в карман. Учитывая размер его ладони, для брюк это стало тем еще испытанием. Ткань натянулась, плотно облепляя бедро и бугор в паху. Я, конечно, отвела взгляд, но поздно. Оно уже торкнуло. Отозвалось внутри какими-то совершенно неправильными эмоциями.
– Чай остынет.
– Да и черт с ним. Ты мне лучше вот что скажи, Уля… У тебя же еще нет задержки?
– Нет, – промямлила я.
– Так, может, рано ты тесты делаешь?
Нашел у кого спросить! Как будто я имела в этом какой-то опыт.
– Посмотрим, – пожала плечами. – Пока три разных теста показали однозначно отрицательный результат. Вы как будто не рады, – добавила с претензией. Калоев промолчал, тяжело опускаясь на предложенный стул. Задумчиво глядя в окно, помешал ложкой сахар. Ложка в его огромных ручищах казалась будто игрушечной, и можно было представить, что мы просто играем с ним в «дочки-матери». Что все не взаправду, да… И проблемы взрослых нам чужды.
– Извини. Я не морожусь. Просто понятия не имею, что сказать. Кажется, тут что ни скажешь, все будет неправдой.
