Осколки тебя (ЛП) - Малком Энн

— Ты назвал мне свое имя, — выпалила я.

И снова он не посмотрел вниз. И снова не ответил.

— Значит ты собираешься убить меня?

В моем голосе не было ни паники, ни мольбы. Только любопытство. Я уже смирилась с тем фактом, что Мать-природа собиралась убить меня, так какая разница, если сделает это руками мужчины?

~ ~ ~

Я не помню, как потеряла сознание. Этого никто никогда не помнит.

Слабый сюжетный прием, который я использовала много раз, говоря что-то вроде «а потом я потеряла сознание». Занавес. Новая глава. Новая сцена. Новая точка зрения.

На самом деле все не так.

Вы не помните точного момента. Все вокруг — мешанина звуков, образов, путаница, где непонятно что реально, а что нет. Это похоже на то, когда ты ложишься вздремнуть в два часа дня и просыпаешься посреди ночи, задаваясь вопросом, какой сейчас год и не проспал ли ты апокалипсис, оставшись последним человеком на Земле.

Именно об этом я сейчас и думала.

Я лежала. В комнате, где пахло чистящими средствами и духами.

Сент не убил меня.

Кажется, он принес меня в кабинет врача, а врачом была женщина.

Я чувствовала себя дерьмово, ну а как иначе?

И я находилась там, где хранят наркотики. Тогда где было ощущение парения, которое должен был дать мне морфий?

— Вы проснулись.

Я вздрогнула от звука. Мир перед глазами по-прежнему расплывался, инстинкты, за которые можно было бы ухватиться, спали. Я не знала, что в комнате кто-то есть и не знала где нахожусь. Но, используя логику, я бы предположила, что нахожусь в каком-то медицинском учреждении. Эту мысль подтвердила женщина в белом халате и с дружелюбной улыбкой, когда подошла и встала рядом с моей кушеткой.

Всякий раз, когда я впервые встречала человека, мне приходило на ум какое-то слово. Для каждого человека оно было разным. Мое первое впечатление о ком-то, упакованное в одно слово. Их внешний вид, их одежда, отражалась ли улыбка на их губах и в их глазах, шли ли они медленно или быстро, пожимали ли мне руку или просто кивали. Слово в моей голове было кульминацией всего этого.

Сейчас, будучи писателем, я принимала эту причуду, как часть своего странного творческого мозга, но я делала это с тех пор, как себя помню.

Слово этого врача — «побег». Вот что я о ней думала. Искала ли она спасения или предлагала побег, я не знала. Слово не всегда имело смысл, и, конечно же, я никогда не произносила его вслух. Оно просто было рядом, всегда, пока я не узнавала человека получше, после чего-либо исчезало в безвестности, либо подтверждалось.

Женщина-врач не была хорошенькой. И не старалась быть таковой. Макияж отсутствовал. Кожа бледная, как и у многих здешних людей — мало солнца и все такое. Черты ее лица были слишком нечеткими, даже если оно было слегка морщинистым, как сейчас.

— Мы мало о вас знаем, — сказала она хриплым, страстным голосом.

Каким-то образом он связал все воедино: ее бледное лицо, странные черты, темные волосы. Женщина все еще была некрасивой, но уже интересной. Наверное, странно замечать что-то в незнакомом человеке на данном этапе моей жизни, но в этом была вся я — странная и одержимая внешностью.

— Мы?

Она кивнула в угол комнаты, и я проследила за ее кивком. Медленно. Даже движение глазных яблок казалось усилием. Как я не заметила его первой, ума не приложу. Но опять же, каким бы большим он ни был, если он не хотел, чтобы его видели, значит, его не видели. Или, может быть, меня накачали какими-то странными наркотиками.

Сент не заговорил, не спросил меня, как я себя чувствую, не потребовал платы за мое спасение, ничего. Он просто смотрел.

Многих испугала бы подобная реакция. Особенно когда они приходили в себя после того, как едва не умерли. Но я была не из таких. Даже при том, что мои инстинкты заржавели, я не собиралась бледнеть под его пристальным взглядом. Неважно, насколько он был проницательным.

Его глаза были ярко-зелеными. Цвета лесной зелени. Вполне уместно, поскольку этот лес, черт возьми, почти убил меня, а этот мужчина выглядел так, словно мог сделать то же самое.

— Ваша лодыжка не сломана, — сказала врач, появляясь в поле моего зрения. — Но у вас довольно серьезное растяжение связок. У вас легкое переохлаждение, но я не вижу никаких осложнений у молодой, в целом здоровой женщины.

— Ну, к счастью, я нездорова только психически, — ответила я хрипло.

Я попыталась приподняться на кушетке, испытывая дискомфорт оттого, что лежала здесь. Чувствовала себя слишком уязвимой. Привстать оказалось непросто. И, бросив острый взгляд на женщину, поспешившей мне на помощь, я справилась в одиночку. Я не привыкла к слабости в теле. Единственная причина, почему я так усердно тренировалась в спортзале пять раз в неделю, заключалась в том, чтобы превратить свое тело во что-то другое, а не в объект, на который мужчины могли бы смотреть и брать, если считают себя достаточно сильными. Конечно, безумная диета и одержимость своим весом привели к тому, что мои силы были ограничены, но я и не была слабой.

До этого момента.

Желудок скрутило от этого факта. Вдобавок мое состояние видели посторонние люди.

— Меня зовут Кэрри.

Женщина заговорила как раз в тот момент, когда я размышляла стошнит меня или нет.

Кэрри. Веселое, смешное имя, прославившееся благодаря шоу, которое мы с Кэти презирали и которое ничего не делало для женщин Нью-Йорка или женщин в целом.

— Городской врач, — продолжила она, когда я ничего не сказала.

— Вы городской врач? — уточнила я.

Она улыбнулась.

— Родилась здесь и выросла. Далеко не уезжала, чтобы получить медицинскую степень, и вернулась после окончания ординатуры.

В ее голосе было столько радости, что я сразу же ей не поверила. Что-то было не так. Счастливые люди меня пугали. Все они лгали. Мне нравились несчастные, подавленные люди. Именно они были самыми честными и разумными. Счастливые люди глупы, у них не было связи ни с миром, ни с самими собой, потому что иначе они были бы несчастны.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Кэрри.

— Я чувствую, а значит принимаю недостаточно лекарств, — ответила я, взглянув на капельницу, прикрепленную к моей руке.

Еще одна дружелюбная, теплая улыбка.

— В капельнице физраствор, безрецептурный препарат от отека лодыжки и боли. Я не занимаюсь назначением сильных опиатов, когда пациенты в них не нуждаются. В долгосрочной перспективе от них больше вреда, чем пользы.

Тьфу. Конечно же Кэрри являлась единственным врачом в Америке, не подкупленным «Биг Фарм» и желавшей по-настоящему помогать людям, а не делать деньги. Кроме того, она упрямо вытянула подбородок, сообщая, что не отступит от своей замечательной, но раздражающей моральной позиции. А пытаться переубедить ее у меня не было сил.

— У вас есть телефон, которым я могу воспользоваться?

Я не взяла с собой мобильный в свой злополучный поход с идиотским намерением отвлечься от копания в соцсетях. Больше никогда не буду пытаться наладить здоровые отношения с природой и с самой собой без технологий. Ничего хорошего из этого не вышло.

— У вас есть родственники, которым вы хотите позвонить? — спросила Кэрри, доставая телефон из кармана.

Я фыркнула.

— Нет, у меня нет родственников, чтобы им позвонить.

Год назад у меня была семья, которой я могла бы позвонить. Отец, которому можно позвонить, но его болезнь быстро прогрессировала. Безжалостно. Так что, даже если бы я позвонила ему и сказала, что едва не умерла посреди леса, первое, о чем бы он спросил: «А вы кто?»

— У меня есть подруга, — продолжила я. — Она врач. Ну, точнее нейрохирург. Но я уверена, что она поймет основы строения лодыжки.

Я не стала говорить, что Кэти не придерживалась тех же моральных принципов, что и Кэрри, и была щедрее на список лекарств в рецепте.

— Я позвоню ей.

— Она в городе? — спросила Кэрри, держа сотовый телефон, но не вкладывая его в мою протянутую руку.