Сестры - Невская Наталья Александровна

— Проходи, Толя, не стой в дверях, — позвала его Лиза. Катя, сидя на полу, открыла рот.

— Я стучал довольно долго, только вы меня не слышали, — объяснил он свое неожиданное появление.

— Минуточку, товарищи, тайм-аут, — затараторила Катька. — Я что-то не пойму, что происходит. Тебя кто звал? Чего тебе от меня нужно? Стоит приехать на пару дней, так он уже тут как тут…

— У тебя, Катерина, — грустно сказал Толя, — серьезная болезнь. Мания величия называется.

— То есть, — Катька встала с пола и вопросительно посмотрела сначала на Шершавого, потом на Лизу. Лиза с трудом сдерживала смех.

— Это означает, — как ни в чем не бывало продолжал Толя, — что у меня разговор к твоей сестре.

Лиза встала с дивана, похлопала по плечу свою изумленную партнершу.

— Один танец без меня. Я скоро вернусь, — и вышла чуть ли не под ручку с этим самым Толей. Толей!

Катя машинально включила музыку, но вместо танца стала ходить по комнате кругами. Очень хотелось подслушать, о чем это они там говорят. Какое такое дело может быть у Шершавого к ее пуританке-сестре. И что это вдруг она так счастливо смеялась, словно радуясь нежданной встрече? Неужто у них деревенский роман? Ай да Лизка! В Москве один, здесь — другой, одна я не у дел.

Катя прошла на кухню и выглянула в окно. Однако та часть крыльца, где, видимо, стояла парочка, с этой позиции видна не была. Перед окном стоял большой кухонный стол. И для того чтобы иметь возможность лицезреть Лизку и Толика в полном объеме, придется, прикинула Катя, влезть на этот самый стол. Минуту она поколебалась, но мысль «А вдруг они там целуются?» подстегнула к действию.

Катя осторожно встала сначала на табуретку, оперлась руками о стол, он предостерегающе качнулся. Постояла-постояла в полусогнутом положении, затем — была не была! — залезла на стол и приникла к окну. Стол заскрипел, но Катерина об опасности тут же забыла. И было от чего!

На крыльце стоят Шершавый и Лизка. Он нежно гладит ее щеку, а она млеет. Вот бы услышать, о чем они говорят. Катька чертыхнулась и решила наблюдать до конца этот четвертый акт пятой сцены непонятной ей немой пьесы.

— Я должен уехать, — говорил между тем Толя. — Мать совсем плоха. Врачи говорят, что необходима операция, а это значит, что остаток лета я проведу в больнице.

— Мне очень жаль, — сказала Лиза так искренне, что Толя не удержался и провел рукой по ее щеке.

— Какая нежная у тебя кожа, — сказал он. — Мне тоже жаль. — Постояли молча.

— Увидимся, значит, на следующее лето, — сказала Лиза, только чтобы не молчать.

— Видимо, так. — Толя задумчиво посмотрел на девушку. — Ты, Лиза, всегда можешь рассчитывать на меня. Что бы ни случилось. — Он снова замолчал. Наверное, от волнения ему было трудно говорить. — Только дай знать, и я, как Сивка-Бурка…

— Толя, ты прости меня, что я так плохо думала о тебе.

— Сам виноват, — он взял ее руку. — А теперь, Елизавета Никитична, до свидания.

Лиза, не очень понимая, что делает, движимая порывом, приподнялась на цыпочки и поцеловала Толю прямо в губы. Он обнял ее, и на мгновение оба потеряли ощущение времени. Впервые в жизни Лизу по-настоящему целовал мужчина — страстно, нежно и осторожно.

Батюшки! Катька прижала ладонь ко рту. Целуются! Стремясь достигнуть идеального обзора, она неосторожно качнулась вперед, бедняга стол накренился, секунду еще продержался и — рухнул вместе с грузом на пол, распавшись на отдельные доски. Пытаясь удержаться, Катька хватанула воздуху, задела полку с кастрюлями и только чудом не уронила себе на голову сковородку.

В дом, испуганные грохотом, вбежали Лиза с Толей. Катерина в этот момент выбиралась из-под обломков.

— Рухлядь, а не стол, — сказала, отряхиваясь. — Давно надо было его выбросить.

— Ты что, Кать, никак, подсматривала? — Толя смотрел на девушку с веселым удивлением.

— Вот еще! — фыркнула та. — Сдались вы мне. Целуйтесь себе на здоровье без меня!

— Катя! — ахнула Лиза.

— А что? — немедленно вскинулась Катька. — Думаешь, приятно, когда что-то от тебя скрывают? И кто? Родная сестра! Тем более, — продолжала Катерина, вполне профессионально разводя демагогию, — у меня теперь специализация такая. — Она важно замолчала.

— Что еще за специализация? — уже улыбаясь, спросила Лиза. На Катьку невозможно было долго сердиться.

— Будем считать, что это было мое первое журналистское расследование.

— Завершившееся первым журналистским крахом, — подхватила Лиза. — Ладно. Ты пока приберись, — она окинула взглядом разгромленную кухню, — насколько это, конечно, возможно. А я Толю провожу и потом помогу тебе.

— Счастливо, Катерина! — крикнул уже от двери Толя. — Творческих тебе успехов!

Чертыхаясь и поминутно вздыхая, Катерина покорно принялась за ликвидацию последствий не совсем удачного, зато первого в жизни «расследования».

Бабушка вернулась, когда кухня уже была приведена в порядок. Правда, место развалившейся реликвии занял небольшой столик с веранды, но в целом все выглядело неплохо. Исчезновение старого верного стола, стоявшего до последнего, было объяснено его внезапной кончиной от перегрузки — якобы неразумная Катька взгромоздила на него ведро с водой. Нина Григорьевна только плечами пожала, хотя в душе сильно расстроилась из-за утраты. За многие годы она привыкла к своим вещам, иногда разговаривала с ними, жаловалась на одинокую судьбу и очень неохотно расставалась — словно прощалась с какой-то частичкой своей жизни.

— Давайте попьем чайку, — заискивающе предложила Катя, чувствуя бабушкино настроение. — Завтра я уезжаю, так хоть посидим тихо напоследок.

— Тихо — это хорошо, — согласилась Нина Григорьевна.

Катерина быстро заварила чай, выложила в вазочку печенье, конфеты, налила в пиалу свежее, этого года, клубничное варенье.

— Садись, ба, готово, — поставила перед Ниной Григорьевной чашку. — И ты, Лизка, тоже подруливай.

Покатился негромкий разговор, Нина Григорьевна потихоньку успокаивалась, стол перестал казаться большой потерей, зато завтрашний отъезд Кати расстраивал. Вот и Лиза к осени уедет. И опять долгая одинокая зима. Спасибо, хоть Толик стал захаживать. Живая душа…

— Послушай, ба, — начала Катя, — а почему ты после гибели мужа больше замуж не вышла? Ведь ты же красавицей была.

— Ну уж прямо красавицей, — смутилась Нина Григорьевна. — Хотя, конечно, ухажеры были.

— И что? — тут же пристала Катька.

— Ты понимаешь, — бабушка отставила чашку, — был один хороший такой мужчина, уже после войны. Мы только-только начали на ноги вставать, трудное, конечно, было время. Так вот за него, за Дмитрия Алексеевича, я чуть было и не вышла.

— А что случилось? — спросила Лиза.

— А сон мне приснился. Сплю я и вижу, что просыпаюсь. А в ногах у меня стоит мой покойный муж и говорит: «Не ходи, Нина, замуж. Прошу тебя очень об этом». И исчез. Растворился.

— Ну как же так, — немедленно возмутилась Катька. — Это же эгоистично.

— Не знаю, Катенька, эгоистично или нет, — сердито сказала бабушка, — а только через несколько лет Дмитрий Алексеевич спился. Совсем пропал человек. А к тому времени он женился на нашей соседке и жену с детишками бил. Вот так вот, — закончила Нина Григорьевна с видом победителя.

— Ты, ба, чересчур увлекаешься суевериями, — сказала Катя.

— А ты, Катюшенька, зря про них забываешь.

— Бабушка, — примирительно сказала Лиза, — просто Катьке необходимо свое слово оставить последним.

— Это в мать, в мать, — закивала Нина Григорьевна. — Ладно, — она поднялась. — Спать пора.

Лиза уже засыпала, когда к ней в комнату пробралась Катька. «Сейчас пытать будет», — вяло подумала Лиза и сделала вид, что спит.

— Лиз, Лиз. Ты спишь?

— Конечно, сплю! — сердито прошептала старшая. — А у тебя очередной приступ лунатизма?

— Лизка, а ну давай колись, что у тебя с Шершавым? — Сестра сразу пошла в атаку.

— Ничего, — отрезала Лиза. — Спать иди.