Сестры - Невская Наталья Александровна

Наталья Невская

СЕСТРЫ

ПРОЛОГ

Я проснулась рано: хотелось съездить на кладбище до наступления жары. Быстро перекусила и отправилась на автобусную станцию. Путь недолгий, но на этом маршруте всегда многолюдно. Сегодня тоже, так что пришлось стоять всю дорогу.

На моей остановке, как обычно, сошло много народу. Но здесь я от потока отделилась, основная же масса направилась к химзаводу, конструктивистской уродливой громадиной видневшемуся за мастерской по изготовлению памятников.

А за кладбищенской оградой было пустынно. Я прошла не торопясь по гравиевой хрустящей дорожке. Солнце старательно просушивало землю от ливня, ураганом пронесшегося два дня назад. Он оставил следы и здесь: размыл холмики на свежих могилках, покосил недавно высаженные цветы. Но могила бабушки оказалась почти нетронутой. Я убрала мусор, подровняла землю, протерла голубую ограду. Потом привычно посидела на маленькой железной скамейке.

Уже собиралась уходить, когда на соседней дорожке увидела похоронную процессию. Черное молчаливое шествие медленно проплывало мимо меня. Склоненные головы, заплаканные лица — я не сразу поняла, что среди темных горестных фигур есть знакомые мне люди. Стало не по себе: значит, кто-то, кого я знаю. Кто?

Процессия скрылась за деревьями, и я пошла к выходу. Хотелось домой, в светлый, не замутненный смертью быт: успеть приготовить к приезду мужа обед, вытереть пыль, вымыть полы — какие замечательные на сегодня дела!

И только подходя к дому и глядя на рассеченный молнией во время все той же грозы молодой сильный дуб, по странной ассоциации снова вспомнила кладбище, темную шеренгу людей, смотрящих себе под ноги, и тяжкое молчание, почти ощутимо повисшее вокруг них в прозрачном солнечном воздухе.

Часть

ПЕРВАЯ

1

Ну что за чушь! Лиза прибавила шаг, и назойливая ритмическая раскачка в ее голове тоже убыстрила темп — эта глупая детская считалка никак не хотела отлипать.

Скосила глаза вправо и привычно отметила перемены на их любимом пустыре за соседним домом. Когда-то — и она еще помнила эти времена! — здесь стояли старые дома с небольшими палисадниками. Воплощение мещанского счастья — кисейная занавеска, по вечерам свет в окошке и дымящийся чай из старого, с еле заметной трещинкой блюдечка. Потом дома снесли, и несколько долгих лет за домом существовал роскошный пустырь — место тайных свиданий, яростных драк и клятв в верности до гробовой доски.

С недавних же пор пустырь стала осваивать местная общественность. Его расчистили, поставили качели (как-то сразу, в один день, состарившиеся), а посередине сделали песочницу — источник вечного детского гвалта. Однако по вечерам пустырь привычно возвращался в руки прежних молодых хозяев. Девочки боялись проходить мимо, но тем не менее исправно (с бьющимся сердцем) проходили, а явившиеся на утренний выгул детей молодые мамаши брезгливо выбрасывали из песочницы в контейнер для мусора пустые грязные бутылки.

Привычное зрелище это никак не меняло сегодняшней главной новости.

Девушка еще убыстрила шаг, уже почти срываясь в бег. Но такого ребячества, как бег вприпрыжку, взрослая Лиза себе позволить не могла.

Она вспомнила, как недавно — ведь совсем еще недавно! — вот здесь, около этого самого подъезда, мимо которого ее сейчас несли ноги, прыгала с подружками через скакалку и била мяч о стену. А один раз — когда же это было? — ну да, точно, четыре года назад — они в пылу игры разбили окно на первом этаже и с воплями удирали от гневной, да еще замешанной на крепком мате, брани грозного хозяина разбитого стекла. Лиза усмехнулась, припомнив, как все они, девчонки, выгораживали виновника катастрофы Кирилла, и ей почему-то влетело больше всех. Наверное, потому, рассудила теперь взрослая Лиза, что она всегда отличалась излишней серьезностью. И учителя, и папа с мамой, и родители подруг ждали от нее верных решений и потому нагружали бедную девочку ответственностью за все проступки.

Лиза подошла к своему подъезду. Остановилась. Подняла лицо. Взглянула на родные окна.

Сказала сама себе: «Бедная девочка» — и улыбнулась. В самые теплые минуты детства, когда забиралась к папе на колени, да и теперь, когда брала его за руку или прислонялась к плечу, он иногда называл ее «бедная моя девочка». Интересно, почему? Лиза задумалась. Друзей всегда полно, в школе никогда никаких проблем, все, что задумывалось, получалось… Снова посмотрела на окна и вдруг поняла, почему старается думать о разбитом стекле или отвечает на свой же нелепый вопрос. Конечно! Конечно, таким смешным способом она пытается отключиться от мыслей о главной на сегодня новости.

«И еще тяну время, чтобы подольше не делиться своей победой. Жадина», — добавила про себя. На миг стало совестно: она знала, с каким нетерпением ее ждут дома.

Взлетела по ступенькам, нажала кнопку лифта, прислушалась: лифт, похоже, сползал с самого верха.

— А ну его!

И, круто развернувшись, понеслась на свой пятый этаж.

Уже стоя у двери квартиры, невольно прислушалась к звукам внизу и с удовольствием отметила, что лифт обогнала. Такие штучки она любила проделывать в детстве. Всегда стремилась опережать — лифт, одноклассников, даже свой возраст.

— Зачем, непонятно, — пробормотала тихо, скорее для того, чтобы взять себя в руки, принять обычный серьезный вид.

Подняла руку, наблюдая собственные нарочито медленные движения, и, наконец, позвонила. За дверью сразу же послышались торопливые шаги и громкий возглас мамы:

— Это Лиза! — И — в глубь квартиры: — Лиза пришла!

За дверью Лизу встретил немой крик, застывший не только в глазах, но в каждой складке лица Любови Константиновны.

— Ну?!

«…Как это у мамы получается, — промелькнуло в голове дочери, — даже без звука, а громко?..»

— Поступила, — степенно ответила она и была впущена в дом.

— Я и не сомневалась. — Любовь Константиновна с плохо скрываемым облегчением пожала плечами, словно перед невидимыми оппонентами, и обращаясь к мужу и младшей дочери: — В гостиную! К столу, к столу! — Сама же поспешила на кухню.

К Лизе подскочила Катька, младшая сестра, чмокнула в щеку, хлопнула по плечу, потрепала по голове (все это практически одновременно), крикнула:

— Поздравляю, Лизавета!

И полетела в комнату с криком:

— Дадут в этом доме, наконец, пожрать?

В коридоре остались Лиза и отец.

— Молодчина, — тихо сказал он. Дочь ткнулась носом ему в грудь, вздохнула запах знакомого с детства одеколона — папа был однолюбом во всем — и почувствовала себя окончательно счастливой.

— Я так рада, — прошептала она, и отец провел ладонью по ее волосам.

Стол в гостиной по случаю важного события был выдвинут на самую середину, словно это он был сегодня виновником торжества. Однако больше в комнате ничего не изменилось. Привычная с детства югославская стенка (когда-то предмет гордости и зависти соседей), старая мягкая мебель — раскладной диван, кресла с потертыми подлокотниками. Книжный шкаф в углу с зачитанными книгами. Странно, почему-то Лизе казалось, что гостиная к ее приходу должна была выглядеть как-то иначе.

Несмотря на открытое окно, в комнате было жарко. И не только по случаю летней погоды. Тепло, казалось, исходило от раскрасневшихся довольных лиц, от исходившего паром жаркого, даже от холодного шампанского, которое сегодня пили все, в том числе Лиза, принципиальная нелюбительница спиртного. Голова у нее кружилась — то ли от непривычного колючего вкуса во рту, то ли от удовольствия, волнами ходившего внутри.