Томас Уайсман - Царь Голливуда
— Сондорпф, ты слышал, что я сказал?
— Что, сэр?
Вновь класс захихикал, пытаясь подавить свои смешки, ибо смех теперь стал наказуем; но как трудно его удержать!
— Я сказал, что ты дурак и нахал вдобавок. Что ты на это ответишь, Сондорпф?
— У меня есть выбор, сэр?
— Не умничай тут, ты, маленький грязный еврей!
Александр взглянул на него холодно.
— Это воистину так, сэр, — сказал он, — я действительно маленький и рожден в еврейской вере, но что касается грязи, я совершенно уверен, сэр, что вы моетесь не чаще, чем я, сэр.
В эту минуту класс затаил дыхание; никто не осмеливался, как обычно, и пошевельнуться из страха перед наказанием, которое не преминет последовать от учителя в будущем. Нижняя губа учителя очень смешно тряслась; Александр смотрел на него совершенно спокойно, почти с жалостью, он спокойно ожидал удара по лицу или жестокого шлепка линейкой по суставам пальцев. Учитель же, казалось, совершенно не владел своим лицом: один угол рта перекосился, съехав к тонкой, костлявой шее, болтавшейся в высоком тугом воротнике; он, казалось, страдает одной из разновидностей мышечных спазмов, действие которой исказило пропорции его лица и искривило черты. Слюна стекала из уголков рта к шее. Его жаркое, влажное дыхание весьма неприятно обдавало Александра: учитель дышал ему прямо в лицо. Лягушачьи глаза его того и гляди выскочат из головы. Но удара, ожидаемого Александром, так и не последовало.
— Я не намерен более тратить классное время на безнадежного идиота, — сказал учитель. — Если ты предпочитаешь оставаться дураком, Сондорпф, не стану отговаривать тебя от избранной тобой стези.
Александр заметил, что его имя некоторое время уже не подвергается глумливому искажению, и потому изо рта учителя перестали лететь неприятные брызги, сопровождавшие ранее акцентированное произношение букв "пфф".
* * *Он начал предпринимать вылазки в город, не сказавшись матери. Но очень скоро он разочаровался: его путешествия и вполовину не были так заманчивы и фееричны, как в его фантазиях. То же самое в конце концов он обнаружил и по отношению к кинофильмам, но это произошло не сразу, а постепенно. Он пересмотрел массу фильмов, и это, кроме всего прочего, оказалось средством хоть как-то узнать о жизни людей в других слоях общества. Это интересовало Алекса весьма сильно. Ему нравились драмы из жизни светского общества с Френсисом К. Бушманом и Беверли Бейном. Сильное впечатление производили на него приключенческие ленты вроде "Графа Монте-Кристо"[4]. Он видел Роберта 3. Леонарда и Губерта Босуорта в "Кодексе чести". Видел Флоренс Лоуренс в "Кино-девушке" и во многих других фильмах. Если фильм демонстрировался неподалеку или на расстоянии короткой трамвайной поездки от Аллен-стрит и если находился удобный предлог, чтобы отлучиться на час, он шел его смотреть. И всегда, подходя к театру, он чувствовал, что сердце бьется быстрее, а входя в зал — смелел, так как поступал вопреки запрету отца. Но как только он оказывался в темноте и неотразимые образы начинали двигаться и жить на экране, он забывал обо всем на свете и совершенно погружался в историю, происходящую на экране. Он не осознавал в это время настоящего, того, что он сидит в кинозале, на скамье или расшатанном стуле, не замечал других людей вокруг себя, не замечал женщин (а частенько там были и прехорошенькие), он не слышал даже голосов, вслух читающих фильмы. И когда лента подходила к концу, он впадал в какой-то транс, из которого выходил не ранее чем на экране возникала надпись "Конец". После этого, осознав себя и увидев, что он находится в запретном для него месте, он старался незаметно его покинуть. Он становился просто одержим этими вылазками в кино; однажды, когда его мать ушла из дому почти на весь день, Алекс просмотрел четыре разных программы, переходя из одного кинозала в другой.
В самом начале этих тайных походов он получал удовольствие от всего, что видел; постепенно он научился уже даже по названиям угадывать, что такой-то фильм смотреть необязательно, и хотя он продолжал смотреть все фильмы, на какие удавалось попасть, он становился все более критичен и разборчив. Но интересно то, что даже и глупые истории, если они происходили в мире высшего света, продолжали его привлекать. Ему нравилось всматриваться в интерьеры этих прекрасных домов со множеством чинных слуг, неизменно преданных интересам своих господ. Ему нравилось наблюдать за элегантными мужчинами и женщинами, за тем, как непринужденно пользуются они изумительными приборами на огромных банкетах. Он старательно примечал, как джентльмен открывает дверь перед леди, как он подсаживает ее в экипаж, как сопровождает к обеденному столу, как он обольщает ее. Все это были вещи, которые, как он чувствовал, ему необходимо знать.
В один прекрасный день, когда он выходил после просмотра ленты с Диком де Лопесом, называемой "Смертно бледный на завтраке", владелец кинотеатра обратился к нему. В первый момент Алекс почувствовал себя виноватым; возможно, его отец как-то узнал, где он бывает, и теперь ему придется пострадать за свое дурное поведение и ослушание. Но владелец зала не выглядел строгим; наоборот, он приветливо улыбался. Его имя, известное всем посетителям кинотеатра "Бизу", было Вилли Сейерман. Человек слегка полноватый для своих тридцати, с головой, казавшейся великоватой для его невысокой, приземистой, мощной фигуры, не имевшей, в сущности, шеи. Он стоял в фойе, засунув руки глубоко в карманы брюк, пиджак расстегнут, несколько сигар торчит из жилетного кармана, тяжелая цепочка для часов с брелком украшала его брюшко. Он носил галстук-бабочку и смотрел на мир сквозь пенсне. Как только Александр подошел к нему, он вытащил руки из карманов и сложил их на своем животике с удовлетворенным видом человека, только что вставшего от славной трапезы.
— Понравилась постановка, сынок?
— Да, понравилась, — вежливо ответил Александр.
— Тебе и должно было это понравиться. Ты ведь приходишь сюда в третий раз на этой неделе.
— Это неплохая постановка, мистер Сейерман, — нехотя согласился Александр.
— Хорошо, я скажу тебе, сынок, что я собираюсь сделать. Я люблю поощрять хороших, постоянных клиентов. Я и раньше видел тебя здесь, разве нет? И не однажды. Хорошего клиента мы всегда примечаем. И раз уж я что-то решил делать, так я это делаю, и мальчик получит особый пропуск, который я даю особым клиентам. Ты можешь в любое время прийти сюда с двумя дружками, и тебя всегда свободно пропустят. Три билета по цене двух билетов, а-а? Ну, что ты на это скажешь?
