Татьяна Туринская - Безумное пари
Однако одним словом Корниенко разбил ее мечты в прах:
— Да нет, я, пожалуй, еще немножко посижу, обмозгую твои слова. Ну давайте, до субботы. Ленка, держись. Влад, а ты смотри мне!
Он шутливо пригрозил другу пальчиком, словно шаловливому ребенку. Майоров ничего не ответил. Подхватил упирающуюся Елену под руку и повел к машине:
— Идем, Алена, идем.
За это "идем", за ненавистную "Алену" ей хотелось его придушить. А еще больше хотелось высказать Сергею все, что накопилось на душе. Что она не обязана терпеть рядом с собой чужого мужчину только ради того, чтобы Корниенко мог похвастаться перед кем-то Мерседесом. Но из-за подступивших слез обиды в горле першило, оно словно бы опухло, и сквозь крошечное отверстие с трудом проходил воздух, а для слов уже не хватало пространства…
Мучительно, просто-таки издевательски медленно тянулось время. Лена словно бы превратилась в молодую старушку: с виду привлекательная девушка, в действительности же в ее юном теле оказалась заперта душа старой одинокой, никому не нужной женщины. Она чувствовала себя дальтоником: все вокруг было унылым, безрадостным, лишенным красок жизни. Каждый день одно и то же, с утра до ночи, без сюрпризов и неожиданностей, и даже без малейшей надежды на лучшую долю в ближайшее время. Год казался бесконечным, резиновым.
Жизнь ее нынче была расписана по графику. Вроде никто насильно ее в эту кабалу не толкал, не заставлял придерживаться каких бы то ни было правил, внешне все зависело только от нее. Но Елена почему-то никак не могла выбраться из этого заколдованного круга. Раннее пробуждение, стремительная пробежка до ванной комнаты, чтобы Майоров, не дай Бог, не увидел, какая она "красивая" со сна. Вроде и не было ей до него никакого дела, но почему-то ужасно не хотелось, чтобы он видел ее такую, "утреннюю". Потом молчаливый завтрак в компании Влада, столь же немногословная поездка на работу, где она, наконец, могла хоть немножечко от него отдохнуть. Но и там она чувствовала себя, словно в тюрьме.
Агнесса вроде бы занималась своими делами, внешне не проявляя к новой сотруднице ни малейшего внимания. Порой она покидала кабинет, и Лена оставалась одна. Тогда ее охватывало дикое искушение воспользоваться телефоном, пока никто не видит. Так хотелось позвонить Сергею, пожаловаться на нелегкое свое житье-бытье. Однако отчего-то рука не поднималась набрать номер. Не того боялась, что ее маленькая ложь станет известна ненавистному Майорову — на его реакцию ей было наплевать. Опасалась лишь того, что недовольство ее хитростью проявит сам Сергей. Слишком многое было поставлено на карту. Многое для него, но не для Лены. Ее б воля — сто лет нужны были бы ей и дурацкая "Авоська", и не менее дурацкий, хоть и жутко дорогущий Мерседес. Двадцать шесть лет жила без них, и еще бы лет на пятьдесят с гаком хватило.
А вот Сергей мог бы на нее обидеться. Или вовсе рассердиться. Для него и газета, и железный атрибут успешности были слишком важны. Имела ли она право так по-глупому лишать его надежды на то, к чему он стремился всю сознательную жизнь?
Можно было позвонить хотя бы маме, или подружкам — тем самым она не поставила бы Сережу в неловкое положение, и порой рука ее тянулась к телефону и даже пусть неуверенно, но все-таки набирала знакомый с детства номер. Но в последнюю минуту Елена одумывалась и резко бросала трубку на рычаг. Да, таким звонком она не нарушила бы условий контракта, зато если бы ее застали на этом мелком "преступлении", лимит доверия к ней был бы исчерпан: сначала она позвонила подружке, а в следующий раз с тем же успехом сможет позвонить Сергею, и тогда игра получится нечестной. В этом случае самое лучшее, что ожидало бы ее, так это ужесточение правил. Как минимум, ее перестали бы оставлять одну в кабинете. Как максимум — и вовсе заставили бы работать в кабинете Майорова, а этого Лене хотелось меньше всего на свете.
И потому, как бы ни жаждала она услышать Сережин голос, а приходилось держать себя в руках. В конце концов, Влад обещал иногда в качестве бонуса позволять им пообщаться в неурочное время. Значит, нужно показать ему, что она полностью лояльна, заслуживает высочайшего доверия, за что и можно наградить ее долгожданной премией. А маме и подружкам она сможет позвонить позже, из кабинета Майорова. Конечно, не слишком приятно, когда кто-то чужой набирает номер, зато не подслушивает — в этом Лена убеждалась неоднократно. Едва только Влад набирал последнюю цифру номера и передавал трубку Лене, сам тут же хватался за мобильный — кому уж он звонил, неизвестно, но разговора ее явно не слушал, потому что сам в это время тихонько, чтобы не мешать ей, обсуждал с кем-то свои дела. На всякий случай даже отворачивался от нее, демонстрируя: меня не интересует, о чем ты говоришь, я тебя даже не вижу. Дескать, чувствуй себя спокойно. Как будто все эти условности можно было принять за нормальную свободную жизнь.
В лету кануло еще три субботы. Увы и ах — Лена едва не плакала от обиды, но все они мало чем отличались от первой встречи. Жаркий поцелуй вместо приветствия, после чего вся получасовая беседа так или иначе крутилась вокруг проблем Сергея. Еще дважды он выспрашивал Майорова насчет написания устава, в третий раз все полчаса возмущался, что аренда в облюбованном районе оказалась баснословно дорогой. Минул почти месяц, а он практически так и не сдвинулся с мертвой точки — даже регистрацию, по его словам, должен был получить со дня на день.
В общем и целом эти встречи не приносили Лене ничего, кроме расстройства. В присутствии Майорова никак не удавалось отвлечься от дел и насладиться обществом друг друга. В те же пять минут, что они с Сергеем оставались наедине — если только можно считать уединением нахождение посреди заполненного посетителями зала — уходили опять же в слова. Корниенко убеждал ее, что все будет хорошо, просил потерпеть ради высоких целей. Целовал, ласково гладил по щекам, и Лена ловила на себе изумленные взгляды — пришла с одним, целовалась с другим. А уходить опять доведется с первым: почему-то так повелось, что Сергей непременно оставался за столиком, хотя это и не было обусловлено никакими договоренностями.
Мало-помалу напряжение первых дней растаяло. Не то чтобы Лена стала получать удовольствие от постоянного присутствия Майорова. Вернее было бы сказать, что она перестала испытывать неловкость в его обществе. Не было в их совместном проживании ровным счетом ничего приятного, но и неприятие ныне ушло в небытие.
Из откровенного врага Влад постепенно превращался в вынужденного соседа — пусть и не слишком обаятельную личность, но и, наверное, не самую вредную. По крайней мере, все Ленины просьбы удовлетворялись немедленно: хотелось ей сходить на выставку или увидеться с родственниками — пожалуйста: Майоров откладывал все свои дела и ехал в указанном направлении. Послушно сидел в крошечной кухоньке, если Лене нужно было посекретничать с матерью. Или же все вместе пили чай с вишневым вареньем, которое, несмотря на обилие готовых конфитюров, Ирина Станиславовна готовила по старинному рецепту.
