Любовь на проводе (ЛП) - Борисон Б.К.

Эйден Валентайн: «Совершенно. Я слышал только её голос».

Глава 8

Люси

Я всегда думала, что люди, работающие на радио, выглядят… мягко говоря, неважно.

Так ведь и говорят: внешность — для радио. Мол, у тебя может быть харизма, обаяние, чарующий голос — но вот лицом тебе явно не на телевидение.

Глупость, если честно. Особенно в свете того, что…

Что у Эйдена Валентайна точно не лицо для радио.

У него лицо для рекламы мужского парфюма, которую гоняют между дневными мыльными операми. Где мужчина целеустремлённо идёт по коридору отеля. Или по пустыне. По какой-то причине валяется в пыли, срывая с себя футболку одной рукой. Там ещё волки, возможно. Мрачная музыка. Молнии.

Эйден выглядит как принц из диснеевской сказки — только в худи от Carhartt²⁰. Немного потрёпанный жизнью. Прямой нос. Тёмные, чуть взъерошенные волосы. Полные губы. Миндалевидные глаза — может, серые, может, синие. Я не смогла понять в вестибюле и не могу сейчас, хоть и очень стараюсь. Продолжаю бросать на него взгляды через окно в стене студии, куда он юркнул сразу после того, как пожал мне руку.

Не понимаю, как человек с такой внешностью просто… живёт. Гуляет по улицам. Ведёт радиопередачи.

Он же вполне мог бы возглавить культ.

— Не обращай на него внимания, — говорит Мэгги, отмахиваясь, пока расчищает себе место на столе.

Кабинет крошечный — больше похож на переоборудованную кладовку, чем на полноценное рабочее пространство.

— Он немного… не в себе.

Я ловлю на себе взгляд Эйдена — он нахмурился, заметив, что я за ним наблюдаю. Тут же поправляет громоздкие наушники — те самые, в которых любой выглядел бы глупо, но только не он, — и разворачивается к пульту, склоняясь над панелью с кучей непонятных кнопок и рычажков.

Мне трудно совместить голос Эйдена по телефону с тем, кого я вижу сейчас. В голове сложился совсем другой образ. Кто-то постарше. Мудрый. Терпеливый. С проседью на висках. Очки, съехавшие на самый кончик носа. Рядом — стопка книг по отношениям. Чашка с чаем, трубка… возможно.

Я точно не думаю, что разговариваю с двухметровым мужчиной с вечно взъерошенной шевелюрой на голове и странной тягой к стоматологическим шуткам.

Отвожу взгляд и снова смотрю на Мэгги.

— Прости, — говорю, касаясь пальцами переносицы. Надо собраться. — Ты что-то спрашивала?

Мэгги хмурится:

— Ты не обязана делать то, что тебе не по душе. Если чувствуешь себя некомфортно…

Я отмахиваюсь. Да, мне неловко — но, наверное, любому было бы на моём месте. Иногда дискомфорт — это хорошо. Необходим. Он открывает дорогу к лучшему.

Так говорят все эти подкасты по самопомощи, которые я слушаю, лёжа на тележке под днищем машины.

Мэгги постукивает ручкой по столу. Вряд ли она вообще хоть раз слушала такой подкаст. Волосы у неё идеально уложены. Блузка заправлена в безупречно выглаженные широкие брюки. Она будто только что сошла с подиума. А я… выгляжу так, как будто и правда только что вылезла из-под машины.

Со своими подкастами.

Я вздыхаю:

— Я не уверена… — Проглатываю сомнение. Пора найти ту версию себя, которая уверена, смела и знает, чего хочет. — Я не уверена, что подхожу для вашей аудитории. У меня нет никакого опыта в подобных вещах.

Мэгги внимательно на меня смотрит:

— И что, по-твоему, нужно моей аудитории?

— Без понятия. Но почти уверена, что точно не двадцатидевятилетняя девушка-механик с проблемами самооценки и дочкой-подростком, которая звонит на радио при первом удобном случае, чтобы выставить мою личную жизнь на всеобщее обозрение.

Мэгги приподнимает бровь. Даже брови у неё идеальные:

— Семь и четыре миллиона человек с тобой не согласятся.

Я сглатываю:

— Это число выросло? — шепчу.

— Выросло, — подтверждает она. — И продолжает расти, Люси. — Она подаётся вперёд, опираясь предплечьями на стол. — У Эйдена на этой неделе больше звонков, чем когда-либо за всю историю шоу. Даже в его золотой период, когда он только пришёл на станцию. Это беспрецедентно. И всё благодаря тебе.

— Благодаря мне?

— Да. — Она кивает. — Именно тебе.

Я прикусываю губу:

— Ты уверена?

Она откидывается на спинку кресла:

— Я никогда не ошибаюсь.

И я ей верю. Правда. Не думаю, что эта женщина вообще когда-либо ошибалась. На автомате тянусь к пирсингу в ухе — привычка, от которой никак не избавлюсь.

— И… что ты от меня хочешь? Что мне нужно делать?

— Ничего, — отвечает она, не отводя взгляда. — Мне нужно, чтобы ты просто оставалась собой.

Хочу спросить: «А кем ты думаешь я являюсь?»

А потом: «Можешь мне, пожалуйста, сообщить?»

Потому что я, если честно, не в курсе.

Так привыкла, что меня определяют другие.

Мама Майи. «Лю» из автосервиса. Проблемная дочка Дэмиена и Селесты. Та, что забеременела слишком рано.

«У неё ведь был потенциал, помнишь? Интересно, что с ней стало?»

Вот что стало. Она развалилась в прямом эфире на радио. А теперь сидит в удивительно удобном кресле и понятия не имеет, что будет дальше.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю.

— В тот вечер по телефону ты была честной. Открытой. Говорила вслух то, о чём многие…

Она осекается, плотно сжимает губы. И под суровым, начальственным выражением проскальзывает что-то мягкое, уязвимое.

— …то, что другие боятся озвучить, — заканчивает она тихо. — В этом есть своя магия, разве не так? Между вами с Эйденом отличная химия. Я думаю, вы могли бы помочь многим. И если ты захочешь — я помогу тебе.

— Поможешь как?

Уголки её губ медленно приподнимаются. Улыбка — хитрая, почти хищная. Такая могла бы испепелить мужчину, разрушить империю или обеспечить себе первое место в очереди в ДТС²¹.

— Ты привлекла внимание всей Восточной оконечности страны. Неужели тебе не интересно, к чему это может привести?

— В смысле… — и тут запинаюсь, не зная, чем закончить.

— В смысле свиданий, — говорит она прямо. Смахивает несуществующую пылинку с блузки. — Ты можешь выбирать любого.

А я не хочу выбирать «любого». Эта перспектива, если честно, пугает. Я не была на нормальном, настоящем свидании уже два года — и не знаю, как это сказать, не прозвучав жалко.

И где-то внутри — крохотная, едва заметная часть меня всё ещё ждёт. Что столкнусь с кем-то на улице. Возьму не тот стакан в кофейне. Что нужный человек окажется в нужное время в нужном месте. Без усилий, без суеты. Просто — сам собой. Эта часть — романтичная. Та самая, над которой смеялся Эйден.

И может, она наивная. Может, детская. Но она — моя. Я имею право хотеть чего-то тёплого. Особенного.

Похоже, Мэгги читает мои мысли.

— А может, это и есть оно, — говорит она. Тихо. По-настоящему. — Ты, наверное, думаешь, что я всё это затеяла ради рейтингов, аудитории, рекламодателей — и отчасти это правда. Это всё же бизнес. Но…

Она складывает руки на столе так крепко, что пальцы белеют. И в этот момент я понимаю: вот эта часть — настоящая. Без приукрас.

— А что, если именно ради этого всё и было? Что если — это тот самый поворотный момент? Все эти решения, поступки, случайности… всё, что привело тебя сюда. И вот что будет дальше… вдруг это и есть та самая хорошая часть? Та, которую ты так долго ждала.

Где-то в коридоре оживает автомат с закусками. Скрипят подошвы по линолеуму. Мелкие стрелки настольных часов отмеряют секунды. Отопление то включается, то отключается — и снова включается.

— Впечатляет, — говорю я, по-настоящему поражённая. — Ты и правда хороша в этом.

— Я лучшая, — улыбается она. — Как насчёт…

В дверь врывается невысокий мужчина с охапкой бумаг. Он тяжело дышит, явно бежал — и с каждой попыткой вдохнуть у него вырывается хриплый свист.