Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго
Магда странно смотрела на меня, мне даже показалось, что она меня боится, но в то же время я увидела в ее глазах ироническую усмешку. Таким же взглядом она смотрела на меня, когда я была испуганным ребенком, когда я чувствовала, что должна довериться ей, а она не хотела заставлять меня говорить с нею. Но почему она теперь так на меня смотрела, я не знала, потому и удивилась. Я очень доверяла Магде, но мы принадлежали к разным поколениям, она и ее ровесники умели лишь отрицать, ни во что не хотели верить, поэтому и она не верила, но я чувствовала, как она нуждалась в вере в то проклятие, в его неотвратимость, потому что уважала и жалела моего деда.
— Где портрет Рамоны, Магда? — спросила я через секунду тоном преувеличенно простодушным. — Мне кажется, я никогда его не видела.
— Конечно, ты его видела, когда была маленькой, ты должна была его видеть, он был в доме на Мартинес Кампос, на лестнице. Квадратная картина, не слишком большая, она на нем в черном, с прозрачной вуалью на лице… Не помнишь? — Я покачала головой. — Тогда ты его никогда больше не увидишь. Однажды вечером отец уничтожил портрет, растоптал и разорвал на кусочки. Он сжег остатки в камине гостиной, дом наполнился тошнотворным запахом, как будто запахом смерти. Так пахло больше недели.
— А почему он это сделал?
Наконец ее глаза встретились с моими. Магда посмотрела на меня исподлобья, потом пожала плечами. Она заговорила так тихо, что я с трудом разбирала ее слова.
— В тот день я сообщила ему, что хочу стать монахиней.
— А почему ты поступила так, Магда?
Я не придавала этому вопросу какого-то особого значения, в течение многих лет я гадала, почему она так сделала, но всегда боялась ее об этом спрашивать. Магда же отреагировала на этот вопрос как на неожиданный удар и словно захотела защититься: скрестила ноги и вытянула руки, сжала кулаки, словно собиралась отбиваться от тайного врага, а потом отрицательно покачала головой.
— Мне бы не хотелось рассказывать тебе об этом, — сказала она наконец. — Из всех глупостей, которые я натворила, это единственная, в которой я действительно хотела бы покаяться, единственная, за всю мою жизнь.
— Но, я не знаю, почему, — запротестовала я скорее удивленная, чем разочарованная силой ее протеста, — если тебя заставили они, ты не…
— Они? — перебила она и как-то робко взглянула на меня. — Кто — они?
— Твоя семья, разве нет? Твоя мать, моя мать, я не знаю, я всегда думала, что тебя заставили.
— Меня? — ее губы искривились в саркастической улыбке. — Подумай немного, Малена. В этом доме никому не хватило бы сил заставить меня что-то делать, с тех пор как мне исполнилось десять лет, — она сделала паузу, немного расслабившись. — Нет, меня никто не заставлял. Я сделала это по собственному желанию, и это то, в чем я сегодня раскаиваюсь.
— Но почему, Магда? Я не понимаю.
— Я была приперта к стенке, загнана в угол и искала выход, путь, который бы увел меня отсюда очень далеко, я хотела, чтобы обо мне все забыли. Я могла выбрать другое средство, но искушение было невероятно сильным, и я не устояла бы. Я выбрала для себя платоническую любовь, понимаешь? Ласки во сне ночь за ночью в течение нескольких лет, ты строишь планы, думаешь, желаешь, просыпаешься по утрам с мыслью о любви, идешь по улице, обдумывая день грядущий, а потом… Потом в какой-то момент тебе предоставляется возможность. Ты используешь ее, ты готова раз и навсегда отречься от прежней жизни, превратить ее в ничто, в пыль…
В этот момент я услышала звук мотора машины без выхлопной трубы, до сих пор я не замечала его, я слышала только далекое и глухое рычание, а когда подняла голову и посмотрела на тропинку, то безошибочно различила в воздухе коричневое облако.
— Смотри, как здорово! — сказал вдруг Магда, поднимаясь, чтобы пойти навстречу гостю. — Куро, как всегда, появился именно в тот момент, когда надо было меня спасти.
* * *Куро был высоким и подтянутым и выглядел моложе меня. Тело у него было стройным и сильным, а загорелая бронзовая кожа придавала ему вид несколько мрачный и печальный, хотя у каждого, кто наблюдал за ним, должно было сложиться впечатление, что он немало поработал над своим внешним видом. Я решила, что он, возможно, рыбак, и не угадала, хотя была близка к истине. Он уже много лет работал на складе, теперь у него был бар у спортивного причала в деревне — маленькое местечко с широкой террасой, которая летом была полна людьми, а зимой годилась для того, чтобы побыть наедине с собой. Магда представила мне его как своего друга, и вначале я не догадалась, что между ними было что-то большее. Пока я раздумывала о внешности Магды и о том, как она дотрагивается до Куро, снова появился художник, поднял вверх руку с тем самым полотном и углем, зажатым между пальцами.
— Ты опять спас меня, — сказала ему Магда, а он потряс головой и рассмеялся. — Пойдем ужинать? Думаю, все очень голодны. Пойдем, Малена, помоги мне, скажи, чтобы они шли за стол.
Пока я мыла салат, Магда поставила цветы в вазу и рассказала мне тихо об этих двух мужчинах. Старшего звали Эгон, австриец. Он был ее женихом в течение нескольких лет, когда она только появилась в Альмерии. Эгон хотел жениться на Магде, но она не пошла за него замуж, и, когда они расстались, он вернулся в Австрию, в Грац. «Очень милый город, — сказала она, но жутко скучный, я была там много раз, и мне ничего там не понравилось». С тех пор прошло много времени, она ничего не знала об Эгоне, но два года назад он снова появился, стал приезжать, чтобы иногда видеться с ней, и оставался какое-то время пожить на ферме. Он не был художником, он был предпринимателем, заведовал фармацевтической фирмой, семейной собственностью, пополам со своей сестрой.
— Теперь мы прекрасно ладим, — подытожила Магда. — Впрочем, и тогда и теперь, мы всегда были хорошими друзьями.
— А Куро? — спросила я, не пытаясь скрыть улыбку.
— Куро?.. — повторила она со вздохом. — Хорошо, Куро… Куро — это другое дело.
Мы со смехом вышли в патио и хохотали не переставая все время ужина. Магда постоянно наполняла бокалы, сама пила много и быстро. Все ели мало, пили много и закончили тем, что стали напевать румбу. Время прошло так быстро, что, когда я посмотрела на часы, после того как Эгон в последний раз исполнил последнюю, известную версию песни Volando voy, причем ему удалось не пропустить ни одного слова, я увидела, что стрелки часов показывали на два часа больше, чем я ожидала.
— Я должна идти, Магда. Рейна одна в отеле с двумя детьми, я не хочу вернуться очень поздно. Я приеду завтра с Хайме.
Неожиданно она с силой обхватила меня, словно не верила в искренность моих последних слов, но мгновение спустя ослабила объятия и нежно поцеловала в щеку.
