Галина Лифшиц - Невеста трех женихов
Света даже сначала не очень-то и поняла причину его неумеренного восторга, она-то, например, перлась бы, попадись ей такая семья, которая не держит дома «ящик» и свободное время проводит не бессильно вперившись в экран, а как-то более оригинально. Но тем не менее ее покорил этот доброжелательный наив гостя. И они подружились.
Марио находился в Москве не как турист: он налаживал колоссальное текстильное производство, филиал их семейного дела. Его «оперное» имя Свету поначалу смущало, она не могла в обычной болтовне говорить высокопарное Ма-ри-о. Стала звать его Маша. Есть же имена-унисекс – Саша, Валя. Пусть к ним прибавится еще и Маша.
Ему жутко понравилось.
– Но и я тебя буду звать, как мне легче, – предупредил он.
Итальянцу невозможно выговорить правильно начальные звуки ее имени, «св» – это слишком трудное сочетание. Он сначала старательно произносил: «Звэта, а узнав значение этого имени, стал называть ее Кьяра – что в переводе и значило «Света».
2. Объяснение
Через пару недель после его отъезда Света поймала себя на том, что ждет ежевечерних звонков из Италии уже с утра. Ей стало неинтересно куда-то ходить по вечерам, она жила то предвкушением разговора, то воспоминанием того, что он сказал, как сказал Марио, как засмеялся, его упрямого акцента в английском. Стала учить нетрудный для нее итальянский – первый признак влюбленности (она всегда, влюбляясь, стремилась приблизиться к человеку, читая то, что он читает, слушая его музыку, увлекаясь его увлечениями).
Он происходил из хорошей, известной (по-старому бы сказали «знатной») семьи, богатой не в первом и не во втором поколениях. Он гордился своими предками, называл какие-то звучные, но ничего не говорящие Свете родовые имена.
Однажды Марио рассказал ей, как в детстве, когда учился в начальной школе, у них в классе брали интервью люди с телевидения, и у него спросили, богаты ли они, а он не знал, как это.
– А где ты живешь?
– В доме, – мальчик просто не понимал, о чем тут спрашивать.
– В большом доме?
– Наверное, в большом. Нет, не очень. Другие дома у нас больше, этот мне очень большой.
– И сколько комнат в этот небольшом доме?
А он и не знал, что это важно, что нужно сосчитать. Ответил масштабно:
– Десять. Или двадцать. Я вам завтра точно скажу, ладно?
Дяди с телевидения выглядели веселыми, добрыми, ему ужасно хотелось с ними подружиться, он вообще был общительный.
– И где еще у вас дома?
– На Луганском озере. На озере Комо – мой любимый, очень красивый. А еще – не помню. Я не во всех был.
– А что делает твой папа?
– Работает на фабрике! – Марио гордился своим отцом, они были большие друзья.
– Кем? Рабочим? – вкрадчиво спросил улыбчивый дяденька.
– Наверное, да. Не знаю точно. Мама говорит, что он работает как вол. Но как называется работа, я тоже завтра скажу, я у него спрошу.
Дядьки переглянулись.
– Есть ли что-то такое, что ты очень хочешь, но не можешь получить? Подумай хорошенько.
Он старательно думал изо всех сил. Мороженого не дают, сколько хочет, но все-таки дают. Спать уводят рано, когда в доме начинается самое интересное. На пони кататься разрешают всего час. Но если быть честным перед чужими людьми, то надо признать: чтобы чего-то не дали, когда просил, – нет, такого не было. И он ответил:
– Нет, такого нет.
И снова дядьки многозначительно посмотрели друг на друта.
Назавтра они не пришли, хотя Марио уже все знал про комнаты в их миланском доме и про то, кем работает папа.
Зато Первого мая его показали по телевизору. Не только его, конечно. Там многих детей расспрашивали. Это была программа, подготовленная коммунистами. Они показывали и совсем бедных детей, которые жили со всей семьей в одной большой комнате деревенского дома, которым родители не могли купить ничего из того, что они просили.
Марио смотрел передачу и очень жалел их.
Перед тем как показать материал, отснятый в их школе, на экране появился тот самый улыбчивый друг с телевидения, который задавал ему вопросы, и очень сурово сказал, что вот как людям живется, но что, дескать, есть и другие. И на экране появилась гладкая, добродушная, оживленная физиономия Марио.
Он почувствовал, как родители напряглись. Но мальчик знал, что не подвел их: ведь он не обманывал, вел себя вежливо, отвечал четко, полными предложениями, с хорошей дикцией.
Отец и правда остался им доволен:
– Вот именно, сынок, работаю как вол. А если не буду так работать, кто же им обеспечит рабочие места? Об этом им бы тоже не мешало сказать! Мои рабочие это понимают, мы не враги. У меня за все эти годы ни одной забастовки не было. А они из моего сына хотели дурачка сделать! Но не вышло!
Так началось политическое и экономическое образование будущего наследника огромного промышленного производства.
Он был единственным сыном, и выбора у него не было – с детства знал, кем станет. И с радостью готовился «работать как вол» вместе с отцом.
Окончив лицей, год трудился на фабрике рабочим, чтобы понять производство с азов (и он не был единственным богатым наследником в Италии, поступившим подобным образом).
Дело расширялось, у них были фабрики в Китае, в Индии – он должен был успевать повсюду. Сил хватало на все: окончил университет, занимался спортом, даже книги успевал читать. Россия его притягивала с малых лет – с фильма «Морозко», увиденного на Рождество, а потом с музыки Чайковского и Рахманинова. Читал главных русских писателей – Достоевского, Лео Толстого и Чехова. Очень удивился, узнав, что самый-самый первый в России – Пушкин. Ничего про него не знал, только имя слышал.
Светка велела ему прочитать «Дубровского». Отыскал, прочел. Позвонил печальный: какой ужас, какая страшная жизнь. И ведь совсем недавно: рабство, замуж насильно… Но Маша! Какая необыкновенная Маша!
– А я в детстве на нее сердилась, – призналась Света, – обижалась, почему она не убежала со своим Владимиром. Не могла понять, почему она ответила ему: «Поздно».
– Но ведь она сказала: «Я обвенчана», она в церкви дала клятву верности, – у Марио даже голос дрогнул.
Он был свой! Он все понимал! И Пушкина, наверняка испорченного переводом, почувствовал.
Марио приезжал часто, вел себя со Светой бережно и почтительно. Но никогда не говорил о любви, вообще о своем отношении к ней. Она скучала, знала уже, что влюбилась. Мучилась, что он далеко, что богат и не может она из-за этого просто сказать ему: «Маша, родной, я не могу без тебя, давай будем вместе». Притворялась веселой и беззаботной, а душа болела, тосковала, рвалась к нему.
